Я в десятый за сегодня раз проклинаю Славика, своего расчудесного агента, и всю его родню до седьмого колена. Проклятье заковыристое, продуманное и очень объемное, произносится в уме с чувством и звучит уже как мантра. Потому что этот негодяй засунул меня в психушку!

Следующее занятие я пропускаю из-за того, что в этот день должно состояться судебное заседание, призванное подарить мне развод. Рубинштейна предупреждаю заранее, так что моя совесть чиста.

Когда во время моего очередного визита в Форт Вениамин Самуилович встречает меня с этим приторным сочувствием на лице, которое теперь кажется отвратно сделанной театральной маской, я понимаю, что Разумовский снова не в порядке.

Я смотрю на девушку, сидящую напротив меня, и надеюсь, что весь мой вид говорит о решительности бороться с несправедливостью, а не о панической необходимости спасти психопата, который по неясным причинам так запал в душу.

Очередной мой визит в форт проходит под дождем, поэтому обещанная Рубинштейном прогулка сегодня точно отменяется. Она и так висела под вопросом, потому что состояние Разумовского «варьируется».

Погода сегодня не подкачала, но Рубинштейн нам в прогулке отказал, сославшись на занятость санитаров и возможную проверку в учреждении. Я посочувствовала насчет того, что глупые контролирующие органы мешают доктору работать, благополучно умолчав о том, что если у меня и адвокатов все получится, то скоро Вениамин Самуилович захочет надеть смирительную рубашку и мимикрировать под местность.

Слова срываются с губ чуть слышным шепотом, потому что горло перехватило от страха. Он не давит сильно, скорее, просто держит, но это осознание не добавляет спокойствия.

— Одно условие, — говорю я, выслушав Юлию и ее мрачного спутника.

Волков помогает устоять на ногах и не возражает, когда я отшатываюсь от него в сторону.

— Они точно никому не расскажут? — тихо спрашиваю я у сестры, нервно поглядывая в сторону откровенно не хирургического стола, на котором пришлось доставать пулю.

И все же ночь проходит благополучно. Утром Полина собирается позвонить на работу и сказать, что ей нужен отгул, но я уговариваю ее не делать этого.

Полина, как и обещала, приезжает вечером и привозит вещи, согласно списку, который я ей вручила еще утром. Мой розовый халат на Разумовском, конечно, смотрится отпадно, но жизнь над человеком и так поиздевалась, поэтому я не буду.

Первое, что появляется после того, как я вижу Вениамина Самуиловича в глазок, — страх. Настолько сильно я еще в жизни не боялась, даже тогда, когда бывший муж кинулся на меня.

Идиотизм своего маневра с ножами, вилками и прочими режущими осознаю уже к вечеру, а коробку забираю на следующий день.

Честно? Возвращаться домой я боюсь, несмотря на то, что в мессенджер во время встречи со Славиком пришло уже два сообщения о том, что все в порядке с неизвестного аккаунта Vmeste.

Я просыпаюсь, но глаза не открываю сразу, потому что предчувствие какое-то не очень. Притворяться спящей у меня никогда долго не получалось, поэтому приходится все-таки взять себя в руки и посмотреть, что происходит.

Я, особо даже не думая, пытаюсь захлопнуть дверь, а незнакомец явно намерен мне помешать.

Я коршуном топчусь рядом с нашим семейным доктором Валентином, пока он снимает Разумовскому швы. Нет, это не из-за недоверия к людям, я как раз-таки многим людям доверяю даже чересчур.

Проблемы настигают нас в тот день, когда мы дружно смотрим трансляцию судилища над Громом. Нет, его заявление про правоту Разумовского мне до лампочки.

Утро начинается не с кофе, а с визита Рубинштейна.

Осмотрев убежище, которое Разумовский с Шурой выбрали, я понимаю, что надо было вытрясти из них эту информацию заранее. Тогда бы, возможно, не пришлось сейчас торчать в заброшенном особняке за городом.

Дмитрий Дубин приходит ко мне в этот же день, но ближе к вечеру, когда я уже успеваю собраться с мыслями, а заодно убедить Сережу по телефону, что все нормально, и Гром мне больно не сделал.

Олега я усаживаю на заднее сиденье и не придумываю ничего умнее, кроме как отвезти к себе домой.

До этого момента я искренне считала, что являюсь находчивой и сообразительной, однако сейчас застываю аки загнанная в угол мышь.

На встречу с Пчелкиной и Дубиным меня инструктируют так, будто я собралась во вражеский лагерь, а Шуру снаряжают. Вернее, снаряжается он сам под чутким руководством Волкова.

Ладно, то, что в своей жизни я свернула куда-то не туда, было понятно еще давно.

Я беру Шуру под руку, прижимаюсь к его боку и, блаженно улыбнувшись, осматриваюсь вокруг. Мы счастливая пара, недавно обручились, вот свадьбу планируем летом, в августе, если конкретнее.

— Он сделает с нами то же самое в один прекрасный день, — угрюмо заявляет Шура.

Хоть бы раз утро началось просто с кофе, вот честно.

Вопрос на некоторое время повисает в воздухе, а мне приходится взять Сережу за руку, чтобы он не выкрутил себе к чертям пальцы.

Я замечаю Волкова, когда переставляю чистые тарелки в шкаф.

Я включаю свет на всем своем пути на тот случай, если Сережа проснется и пойдет за мной.

Я сижу в машине, когда Олег возвращается. За время его отсутствия у меня успело пройти все пять стадий, от отрицания до смирения, и теперь я лишь поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него.

Я, застонав, готовлюсь сползти на пол машины. Затор впереди капитальный, к Славику я уже дважды опоздала. Пришлось даже выйти из машины, сфоткать происходящее и отправить ему, чтобы не орал сильно.

Пожар тушат довольно быстро, несмотря на большую площадь возгорания. А может, не быстро, и мне это только кажется.

— У меня рука сломана, а не все тело, — мрачно заявляю я, ерзая на диване.

— Давай, зайка, не бойся. Не на разминирование же тебя отправляю. Тут ничего сложного нет.

Я просыпаюсь ночью, однако уже не так тяжело и панически, как в последние дни. Мне и в этот раз снилось что-то непонятное и тревожное, но уже полегче.

Мы едем молча. Машина старая, подвеска скрипит как старый сустав. Олег за рулем выглядит вполне уверенно, я же ерзаю на сиденье, то и дело пытаясь рассмотреть подозрительные машины.

В кухне пахнет ягодным чаем, спиртом и чем-то еще медицинским. Первое благодаря Сереже, которого к возне с кровью не допустили, и он пытается быть полезным. Меня Шура не спрашивал, и я, исполняя роль «принеси-подай», узнаю очень много нового про зашивание и обработку ран.

Комната почти темная, только свет из-за неплотно задернутых блэкаут штор ложится тонкой полосой на простыни. Все вокруг дышит тишиной, теплом и таким редким, но желанным покоем. Мы с Сережей лежим вплотную, как будто боимся потерять контакт даже на короткое мгновение.