Мы едем молча. Машина старая, подвеска скрипит как старый сустав. Олег за рулем выглядит вполне уверенно, я же ерзаю на сиденье, то и дело пытаясь рассмотреть подозрительные машины. Пока ничего не заметила, но Волков продолжает утверждать, что нас все еще преследуют. Ему виднее, наверно. Впрочем, Сережа с ним согласен. У него-то явно обзор лучше через камеры. Изначально они с Шурой, не успевшим уехать по делам, собирались рвануть на помощь, но оба были посланы. Олегом в грубой форме, мной в мягкой. Если цель преследователей Разумовский, то не стоит облегчать им задачу. Шуре тоже лучше остаться в доме, на случай, если в ловушку пытаются загнать не только нас.
Дорога теперь тянется по совсем глухой окраине. Бетонные заборы, заросшие бурьяном развилки, мертвые гаражи без вывесок. Пространство между городом и ничем, самая глухая промзона из всех возможных, но даже здесь оживленное движение. Олег говорит мало, и я не встреваю, чтобы не мешать сосредоточиться. Его взгляд будто пронизывает окружающий пейзаж насквозь. Он точно в своей стихии.
Я себя чувствую вырванной из контекста буквой.
— Скоро? — спрашиваю, когда очередной поворот исчезает под колесами, а дорога окончательно превращается в рытвины.
— Сейчас будет, — отвечает Волков.
— Что вообще за место? Просто подстанция?
— Когда-то была. Потом, видимо, не нужна стала, устроили склад в главном здании. Сейчас и его нет.
Я киваю. Горло пересохло, хочется пить, а еще оказаться как можно дальше отсюда. Но удовлетворить можно только первое желание, поэтому решаю довольствоваться малым и хватаю с пола свою сумку, достаю оттуда бутылку с водой. Руки дрожат. Я вся дрожу. Казалось бы, в телестудии была заварушка посерьезнее, не говоря уже о визите Дракона, и мне бы привыкнуть к вынужденному экшену в своей жизни. Но нет. Это все еще страшно.
Когда мы подъезжаем, солнце как раз скрывается за тучами, а время на часах лениво переваливает за два. Мой стереотип о том, что весь преступный движ начинается только ночью, разбивается о реальность. Опять. Сквозь ржавую сетку забора виднеется силуэт подстанции. Мертвое здание с выбитыми окнами и покосившейся металлической лестницей, ведущей теперь уже в никуда. Вокруг же заросли, битое стекло и бурьян. И тишина.
Олег глушит мотор. Несколько секунд сидит молча, смотрит вперед. Еще немного, и я точно услышу шестеренки в его голове, что вращаются бешеной скоростью. Волков передает мне ключи.
— Если что-то пойдет не так, тебе одной придется бежать, — говорит он и выходит на улицу.
Я выскакиваю следом. Волков как раз лезет в багажник.
— А как узнать, что что-то идет не так?
— Если меня убьют — это и есть «не так». Идем.
Олег вешает на плечо большую сумку и направляется в сторону подстанции. Трава под ногами ломается с хрустом, вызывая ассоциации с костями.
— Зайдем там, через дверцу сбоку. Видишь? Я давно делал здесь закладку. В контейнере под щитом маски, дым, ножи, пара стволов. На случай, если придется отстреливаться.
— Если?
— Придется, скорее всего, — вздыхает Волков, хлопнув меня по плечу.
— А если там уже все разграбили?
Он усмехается.
— Если пытались, то вонь будет страшная. О надежности я позаботился.
Уходит пара секунд на то, чтобы понять, о чем именно этот чокнутый говорит. Проглотив лекцию о ценности чужих жизней, я молча следую за ним и стараюсь не оглядываться. Заниматься морализаторством, когда на кону собственная шкура, будет по меньшей мере глупо. Потом напомню, что раскидывать по городу взрывчатку — так себе стратегия, и один раз она нас всех уже чуть не угробила!
Волков открывает дверь, и в нос бьет затхлость и пыль. Похоже, здесь и правда давно никого не было, но ставить на это все равно было очень рискованно. Олег ведет меня дальше по коридору, в одной из небольших комнат открывает проржавевший ящик в нише стены. Внутри оружие, куча непонятного и явно опасного хлама и какой-то узел в старом брезенте.
Волков небрежно проверяет автомат, будто это просто зонт перед прогулкой, потом перчатки, маску. В сверток оказывается очередная порция взрывчатки, как он объясняет. Действует спокойно, уверенно, и в этой уверенности такой лютый холод, что у меня стягивает позвоночник. Кажется, я только сейчас начинаю понимать, насколько серьезное столкновение нас ждет. Чтобы как-то отвлечься, спрашиваю разрешения и только после этого подхожу к выбитому окну, осторожно выглядываю. Волков как раз снова связывается с Сережей по моему телефону и уточнят позиции.
— Ты ведь собираешься выжить, так? — обернувшись, спрашиваю, когда он заканчивает.
Он не поворачивается, кладет на ящик черную маску. Молчит.
— Я серьезно, Олег. Ты… ты все вечно делаешь так, будто тебе плевать, останешься ли жив. Как будто единственный план — это сдохнуть и забрать с собой побольше народу. Ты это чуть не сделал сегодня.
Волков берется за странные механизмы, которые назвал взрывчаткой, лицо его не меняется.
— Я всегда собираюсь выжить, просто не исключаю другие варианты, — спокойно заявляет он. — Это привычка, полезная, кстати. А если и не выйдет, то какая разница? По документам я и так мертв.
— Подозреваю, что уже нет. Тебя судить собирались, не забывай. Но дело даже не в этом. Ты не можешь снова с ним так поступить.
Он усмехается. Очень устало, без горечи, а потом кивает, признавая мою правоту.
— Отойди от окна, — говорит Волков, махнув рукой, и снова поворачивается к ящику. — Сейчас отведу тебя в другую комнату, она закрывается изнутри. На щеколду, но хотя бы. Там есть люк на второй этаж, поднимешься. Оттуда выход на пожарную лестницу, но ее там нет уже давно.
— И ладно. У меня не заладилось с пожарными лестницами.
— Выйдешь через окно. Второй этаж не так высоко, машину я припарковал как раз в нужном месте. Вот ключи.
Олег сует их мне в здоровую руку и подталкивает к выходу.
— Если поймешь, что дело дрянь — беги. Я потом сам выберусь. Ну или нет. Посмотрим.
— Волков, блин! Ты меня слушал вообще?!
— Не переживай, родная, тут я на себя ставлю. Давай, шевели ногами. Мне еще нужно успеть подготовиться ко встрече.
Мы доходим до нужной комнатушки, наемник проверяет ее, а потом и второй этаж, сообщает, что все чисто. Ну, с «чисто» он явно погорячился, такое чувство, что здесь не одно поколение енотов выросло, если судить по запаху и окружению. Окон нет, так что все особенно четко становится, когда Волков вручает мне фонарь, респиратор, пистолет и приказывает ждать команды. Я мгновение таращусь на оружие, потому засовываю его за ремень. Олег идет устанавливать столько сюрпризов для наших преследователей, сколько успеет. Выглянув из комнаты, наблюдаю за его быстрыми перемещениями по коридору из одного помещение в другое.
В какой-то момент Олег замирает, прислушивается. Один короткий взгляд в сторону двери, и я понимаю, что сейчас все и начнется.
— Они здесь, — произносит он, шагая в сторону от дверного проема. — Не вплотную, но подходят. Три машины, как Серый и говорил.
Сердце падает куда-то в живот. Я крепче сжимаю фонарик.
— Сейчас у нас минут пять. Поднимайся на второй и сиди там. Когда все стихнет, не выходи, пока не скажу. Если появится хоть малейшее подозрение, что меня положили, то план я тебе уже изложил.
— Ты…
— Ася, — перебивает он, и голос у него становится железным, — сейчас не время. Просто доверься. Сделай свою часть, чтобы я мог сделать свою. Давай наверх.
Я киваю и окончательно скрываюсь в комнате, запираю дверь на щеколду, после чего поднимаюсь по ржавой шаткой лестнице. Есть подозрение, что спускаться по ней уже нежелательно, дабы не повторять недавние пируэты. Еще несколько секунд я раздумываю над тем, закрывать люк или нет, а потом чуть ли не отшатываюсь, когда гремят первые выстрелы. Вцепившись в ручку, тяну ее на себя и стараюсь осторожно закрыть крышку. Осматриваюсь. Надо полагать, пожарка за той дверью, больше тут вариантов нет. Эта комната тоже без окон, если не считать вон ту красочную дыру в стене. Выходит она, кстати, как раз в коридор.
Снизу слышит треск, а потом такой взрыв, что от него трясется все здание, и уши закладывает даже мне. Я накрываю их сверху ладонями и присаживаюсь на корточки, в панике глядя на закрытый люк. Следующая ловушка срабатывает еще ближе. Я отодвигаюсь к стене, вжимаюсь в нее, будто могу слиться с бетоном. Сердце бьется в горле, в животе, в пальцах ног, везде, кажется. В голове звон.
Внизу теперь грохочет автоматная очередь, потом вторая. Опять взрыв, теперь далекий и не такой сильный.
Я медленно возвращаюсь обратно к люку, но открывать не решаюсь. Через дырку в стенке просачивается туман. Снова выстрелы, одиночные, крики. Где-то что-то шипит. Непослушными пальцами надеваю респиратор, осторожно приближаюсь к отверстию. Белые клубы дыма поднимаются вверх, где-то там мелькают тени. Один падает, второй замирает на полпути, цепляется за дверной проем. Третий отступает.
Есть еще тень, но она не кажется растерянной, двигается как зверь. Всего шаг, и уже за спиной у врага. Один из людей в черном поднимает оружие, Олег уходит в сторону, в дым, почти растворяется. И тут хлопок в дальнем конце коридора, а потом новый взрыв, рождающий сдавленные крики и стоны.
Я отодвигаюсь и повторяю себе раз за разом, что так нужно. Эти люди за нами с оружием гнались явно не для того, чтобы интервью взять.
На несколько долгих секунд вокруг зависает тишина, слышен только треск поврежденного старого здания.
Я не шевелюсь, стараюсь даже не дышать, когда снизу, совсем рядом, раздается новый шум. Кто-то выбил дверь. Метнувшись к выходу на пожарную лестницу, дергаю за ручку и жду. Колени подламываются, хочется сползти вниз, держусь кое-как. Все тело дрожит как в лихорадке. Через вату в ушах слышу шаги под собой, тяжелые, не скрывающиеся.
— Это я, — громко сообщает Олег, стукнув пол лестнице. — Выходи.
Страшно, но я заставляю себя пойти в сторону люка. Подбираю фонарик и, зажав его между гипсом и телом, одной рукой открываю крышку, выглядываю вниз. В неровном свете Волков стоит прямо под лестницей, весь в строительной пыли и чужой крови, но живой. Респиратор не дает рассмотреть выражение лица. Оружие Олег все еще держит наготове. Я собираюсь начать спуск, но замечаю мелькнувшую в проходе тень. Не успеваю даже пикнуть, Волков сам молниеносно шагает в сторону и перехватывает нападавшего. Нож врезается тому в бок, прямо между креплениями черной брони. Схватившись за рану, нападавший падает на колени, и его тут же добивает один четкий выстрел в голову.
— А я-то думал, куда ты делся, — бормочет Волков, тяжело дыша. — Давай, Ася, больше точно никого.
Я несколько мгновени оторопело смотрю на тело, распростертое на бетонном полу. Встряхнувшись, прошу Олега поймать фонарик, а сама начинаю спускаться, крепко держась за перекладины дрожащими пальцами. Это люди пришли нас убить. Или взять в плен, чтобы выяснить, где Разумовский. У нас не было выбора.
Надо же, второй раз, когда я наблюдаю, как чью-то голову прошивает пуля.
Внизу меня шатает, и Волков помогает устоять на ногах. Я тянусь к респиратору, но он качает головой, приказывает оставить.
— Держи.
Олег отдает фонарик, ведет плечами. Морщится. Я замечаю, что пальцы у него тоже дрожат. Едва заметно, но все же. Он сжимает кулак, будто пытается вернуть себе контроль.
— Все? — спрашиваю я, хотя он уже это сказал ранее.
— Да.
— Ты… ты в порядке?
Он вытирает лезвие об штанину, сует нож обратно в чехол, который держится на ремне. Твердо говорит:
— Все. Уходим.
Он разворачивается, и тогда я замечаю, что вон там, на боку, кровь явно не чужая, а одежда порвана не просто так.
— Тебя ранили? — спрашиваю, подскочив к нему. — Сильно? Надо посмотреть и…
— Ты еще «Скорую» предложи вызвать, — закатывает глаза Волков и перехватывает меня за локоть. В другой руке у него все еще пистолет. — Двигай. Надо выбраться сначала. Ключи не потеряла? Давай сюда.
— Ты что, собрался машину вести? Ты же кровью истекаешь!
— Сама хочешь? Эти не добили, так ты закончишь? Шагай, родная, мне не привыкать. Позвони Шурику, скажи, чтобы двинулись навстречу. Точку сама выбери.
Он, не слушая возражений, тащит меня за собой. В конце концов, я перестаю цепляться к нему с этой раной и иду сама, признав, что сейчас действительно не время, и бывало хуже. Если стоит и ходит, значит, нормально. Все еще сомнительно, что стоит пускать его за руль, но вариантов у нас мало. Мне не потянуть механику и с двумя здоровыми руками, я все-таки избалованная городская девчонка, сразу за автомат села.
Кстати, об автоматах.
По дороге к машине уточняю, что будет дальше с этим местом и телами в нем. По пути пришлось переступить через несколько, страшно представить, сколько остались лежать в других помещениях. Я пытаюсь обезличить их мысленно, чтобы не думать и не поддаваться на настойчивый уколы паники, совести и остатков гражданской позиции. Еще год назад мне было боязно паучка прихлопнуть. Волков говорит, что они с Шурой потом сами разберутся. Или не разберутся, если кто-то слышал стрельбу и вызвал полицию. Это еще один повод пошевелиться.
Больше я вопросов не задаю, и мы садимся в машину. С беспокойством поглядывая на Олега, звоню Шуре, договариваюсь с ним о том, где встретимся. Очень прошу не брать с собой Разумовского, ибо мало ли что. Мало ли кто.
Интересно, а сегодняшние ребятки тоже от Птицы? Еще одни наемники, которым он забыл сообщить, что передумал?
Мурло пернатое. Даже если и не его рук дело, все равно мурло. Лишним явно не будет.
Мы сворачиваем с просеки на разбитую дорогу, где связь ловит уже лучше, и я делюсь геолокацией с Шурой. Олег ведет уверенно, но сам бледный как смерть. Если нас сейчас остановит патруль, то все, крышка. Поэтому и выбрали точку подальше, где пересядем в другую машину. В салоне пахнет гарью, металлом и кровью. Волков не говорит ничего уже минут пятнадцать, на мои вопросы о самочувствии просто отмахивается. Низко надвинутый капюшон пыльной толстовки не дает рассмотреть выражение лица. Правую руку все-таки пришлось наскоро перебинтовать, порез слишком кровил, и моя футболка лишилась нескольких полос ткани.
— Есть мысли о том, кто это? — спрашиваю, когда молчать уже становится невозможно. Адреналин спадает, и меня то трясет, то в сон клонит. — На полицию точно не похоже. Ваш отряд?
— Нет, не они, — негромко отвечает Волков. — Мысли есть. Давай потом о них.
— Может, все-таки я поведу дальше? У меня получится, честно.
Либо Шура будет отковыривать нас из канавы. Это и так случится, если Олег отключится от потери крови. Он не признается, сколько еще ран получил, говорит, что только бок и рука. Не уверена, что могу ему верить в таком.
— Почти приехали, — произносит Волков и сворачивает с дороги на проселочную.
Мы останавливаемся, не доезжая до лесопилки впереди. Ассоциации с этим место у меня не очень, хоть Птица орудовал на другой. Выжидаем еще некоторое время, в течение которого Волков отмахивается от моих предложений посмотреть и оказать первую помощь. Заявляет, что от моей первой помощи загнется гораздо быстрее. Так мы и препираемся, уже чисто для проформы, пока сзади не тормозит машина. Дверца открывается спустя мгновение, не дожидаясь даже полной остновки. Олег уже держит оружие, не убирает его, пока не выключается дальний свет. Только после этого разрешает выйти из салона.
Я делаю это одновременно с Шурой. Наемник поправляет свою нелепую панаму с миньонами и виновато разводит руками. Я даже ругаться не пытаюсь, молча шагаю навстречу Сереже, что подбегает ко мне. Бледное лицо искажено тревогой, он весь сейчас состоит из этой тревоги. Разумовский хватает меня за плечи, потом, опомнившись, расслабляет пальцы.
— Ася… Господи, с тобой все в порядке? Ты не ранена? — шепчет он, осматривая с ног до головы. Голос срывается.
Я киваю, выдыхаю, и только сейчас понимаю, как сильно колотится сердце. Положив руки ему на груди, выдавливаю улыбку, держусь за ткань футболки. Он сейчас единственное, что удерживает от распада, и, боже, какое же счастье, что это именно Сережа.
— Все хорошо, правда, — говорю, стараясь звучать увереннее. — Все… Уже позади.
— Че там у вас за хардкорное прохождение было? — спрашивает Шура, приблизившись. — Ни на секунду одних нельзя оставить без риска ошметки соскребать.
Сережа крепко обнимает и еще парочку чудных секунд не задает вопросов. Просто прижимает, как будто боится, что если отпустит, я пропаду. Горячая дрожащая рука гладит по спине, по затылку.
— Все хорошо, — повторяю я, шепчу это в его грудь, не зная толком, кого убеждаю.
Разумовский отступает на шаг, чтобы еще раз осмотреть меня, взгляд мечется по лицу, по рукам, по плечам. Замирает на гипсе.
— Кровь? — бормочет он, нахмурившись. — Это не твоя?
Я качаю головой.
— Не моя. Кстати, об этом, да.
И в этот момент он замечает Олега, который, шатаясь, выходит из машины. Сережа замирает и бледнеет еще больше, хотя, казалось бы, куда уже.
— Ничего серьезного, — говорит Олег севшим голосом и выставляет ладонь перед метнувшимся к нему Разумовским. — Просто немного поцарапали.
Рука та самая, перебинтованная кусками моей футболки. И выглядит при этом как призрак, полностью оправдывая свой клятый позывной.
— «Немного»? — повторяет Разумовский, осторожно убрав его руку в сторону.
— Ты похож на человека, которого пытались разобрать на органы, — меланхолично сообщает Шура.
— Давай, я помогу дойти до машины, — говорит Сережа и, не обращая внимания на возражения, подставляет плечо. — Шур, у нас есть аптечка?
— Ага, — отзывает наемник, поспешив к багажнику. — С этими и без аптечки-то?
— Не дергайся, а? Я не рассыпаюсь. — Олег морщится, но больше не возникает. — Это не первая моя бойня. И точно не последняя.
Сережа оглядывается на меня. Глаза полны беспокойства и, конечно же, вины. Наш верный спутник. Я ускоряю шаг, глажу его по плечу и говорю:
— Все правда нормально. Мы неплохо справились.
— Особенно она, — кивает Волков. — В кои-то веки послушалась и тихо сидела.
— Иди на фиг, — советую я и открываю заднюю дверцу. Олег выдает хриплый смешок.
Разумовский нервно улыбается, глядя то на меня, то на него. Но я отлично вижу, что ему все еще страшно. Зато сама на время забываю о произошедшем.
— Вот. — Шура вручает мне аптечку, пока Сережа усаживает Волкова в машину. -Можно ехать, пока не явился еще кто-нибудь.
— Да, — говорит Олег и откидывается на спинку. — Увезите меня домой. Или в морг. Только поспать дайте.
Сережа бросает на него тревожный взгляд.
— Ты просто отдохни, хорошо? — просит он, сжимая верх дверцы так, что костяшки белеют.
Мы дружно загружаемся в салон, машина трогается с места. Впервые за всю ночь чувствую себя действительно в безопасности. Я бы, может, разревелась как девчонка от облегчения, но есть дела поважнее. Быстро проинспектировав аптечку, командую Волкову снимать толстовку. Тот страдальчески стонет, потом делает.
— Кто хоть гнался? — спрашивает Шура. — Удалось понять?
— Удалось, — отвечает Олег и поднимает руку, чтобы я могла задрать футболку и рассмотреть рану.
Ну и грохнуться в обморок потом. Это в планах. Которые, впрочем, рушатся, когда Волков продолжает:
— Хольт.
Конец эпизода
