В кухне пахнет ягодным чаем, спиртом и чем-то еще медицинским. Первое благодаря Сереже, которого к возне с кровью не допустили, и он пытается быть полезным. Меня Шура не спрашивал, и я, исполняя роль «принеси-подай», узнаю очень много нового про зашивание и обработку ран. Не сказать, что мне этого хотелось, но, как уже упоминалось, моим мнением не поинтересовались. Вот и стою рядом с Шурой и Олегом, попутно гадая, с чем нужно столкнуться, чтобы остались таки шрамы на спине.
Волков сидит на стуле лицом к спинке, сцепив зубы, комментирует, что руки у нас с Шурой кривые, и он бы нам не доверил даже ухо игрушке пришить. На бицепсе длинная царапина, неглубокая, но впечатляющая. Ею пришлось занять мне, потому что там не нужны были швы, а другая рана на боку все-таки приоритетнее, поэтому за нее взялся Шура. Он, кстати, почти закончил, осталось только еще раз обработать и забинтовать. Волков мученически вздыхает и продолжает ворчать себе под нос.
— Ты меня спиртом жечь взялась? — недовольно уточняет он, когда я вновь берусь за нужный бутылек. — Это не так работает.
— Будешь умничать — оставлю кровью истекать, — будничным тоном сообщаю и смачиваю ватку. Делать все это одной рукой не слишком удобно, так еще и ценные советы приходится слушать.
— Вот видишь, кого ты на груди пригрел, Серый? — морщится Олег, когда я прикасаюсь к ране. — После всего, что между нами было, она собирается меня бросить умирать.
— Умоляю, Сереж, скажи, что в школе он был нормальным, и его просто контузило потом, — прошу я, взявшись теперь уже за бинт. — Иначе ума не приложу, как такое чудо, как ты, мог с ним сдружиться.
— Чудо, — едва слышно бормочет Волков, потерев неровное теперь ухо.
Этот жест замечаю только я, и мы понимающе смотрим друг на друга. Н-да, подвох тот еще.
— Да заткнитесь вы уже, — просит Шура. — У нас тут лазарет, а не соревнования по плевкам ядом. Я почти все, еще минуту.
Сережа наконец перестает мерить шагами кухню и встает рядом, прислонившись к стене. Он напряжен, это отлично видно по пальцам, что не находят себе места, по прикушенной губе. Его взгляд все время возвращается к моей руке, к Олегу, к аптечке, и так по кругу. Я бинтую медленно, стараясь не задеть лишнего и не передавить. Кожа под пальцами горячая, даже слишком, наверно, рука подрагивает каждый раз, когда Шура прикасается к ране на боку.
— Вот, — говорю, наконец отодвинувшись. Заниматься всем этим с гипсом на пару — то еще удовольствие. — Вроде держаться будет.
Олег чуть наклоняет голову, смотрит на меня снизу вверх.
— Выдам тебе диплом полевого медика на досуге.
— Выдай себе способность уворачиваться.
Он усмехается, салютует мне здоровой рукой. Шура тоже заканчивает и отправляется мыть руки, бормоча о том, что он с вот этим вот всем не нанимался разбираться. Сережа подходит ближе, помогает мне сложить медикаменты обратно в аптечку и убрать оставшийся после перевязки бардак.
— Все точно в порядке? — спрашивает он, искоса глянув на Олега. — Ты не скрываешь?
Тот хмыкает, но без привычного ехидства.
— Станет хуже — скажу, — серьезно отвечает Волков. — Я не заинтересован выбыть из строя, мы сейчас не можем себе этого позволить.
Сережа кивает и, к моему удивлению, осторожно кладет руку ему на плечо. Почти сразу отходит, чтобы выбросить мусор и сложить в раковину инструменты. Олег смотрит ему вслед, но ничего не говорит. Пожалуй, это наиболее теплый жест, что я видела между ними с момента воссоединения. Без немого «почему все так?» в Сережиных глазах. Рассказать напрямую о том, что Волков пытался дать знать о своей фейковой смерти, не получилось бы, нельзя давать Птице лишний повод перехватывать контроль или швырять в Олега камни. Поэтому я лишь надеюсь, что Разумовский правильно понял несколько случайно оброненных фраз.
Попытка связаться, конечно, не стирает того, что Волков вообще влез в странный мертвый отряд, откровенно незаконный и бандитский. Элитный зато, а то как же. Впрочем, это уже его дело, не нам судить. Радует, что хотя бы не молча все сделал, а хотел предупредить.
Если будет шанс отправить Птичью задницу жариться в аду, с удовольствием воспользуюсь.
Я убираю оставшиеся бинты, которые мы не вскрыли, и встаю. В теле гудит усталость, в голове скачут мысли похлеще, чем в песне у Газманова. Но мы хотя бы сейчас в относительно безопасности и живы, а значит, самое время поговорить. Олег отказался говорить про Хольта в машине. Мол, это нужно обсудить дома, но сначала убедиться, что никто не рыскает вокруг. Шура провел разведку сразу же, как мы вернулись, пока я стягивала с его напарника грязные шмотки и смывала кровь.
— Итак, — начинает синеволосый наемник усевшись прямо на стол. — Что там с Хольтом? Почему ты решил, что он?
Олег морщится, пока я помогаю ему надеть новую футболку, вертит головой, разминая шею.
— Давайте еще чаю, — произносит он и пересаживается на стул нормально.
— Я купила, кстати, те стаканы, про которые ты говорил, — сообщаю, направляясь к столешнице. — Арабские или какие они там? Сейчас сделаю.
— Хольтовских по амуниции вычислил, — говорит Волков, кивнув мне. — Логотипов на них, конечно, не было, но я достаточно изучил его людей. Да и переговоры они вели на английском.
— Я думал, ты его нормально так размотал, — хмурится Шура. — И ему еще долго не до мести будет. Получается, он тебя вычислил?
Олег, усмехнувшись, качает головой:
— А вот тут вопрос. Меня ли?
— Ты думаешь, что он явился за Асей? — спрашивает Разумовский, вмиг подобравшись.
— Я не уверена, что Хольт вообще запомнил, что я там была, — говорю, расставляя на столе новые стаканы. — Ему не до того было.
Сережа мягко подталкивает меня к стулу, а сам идет за чайником. Я сажусь, растерянно глядя на Олега. Мысль о том, что Хольт может послать своих людей за мной, кажется абсурдной и никакого другого отклика не вызывает. Зачем ему? Гром очень старался убрать меня подальше от бойни, я сомневаюсь, что Август заметил мое присутствие. Разве что остались записи с камер? Игорь разбил те, что могли заснять наше бегство после всего, но были ведь и другие. Или Птица вывел их из строя?
Подвинув к себе грушевидный стакан, я озвучиваю этот вопрос.
— Записей нет, — говорит Сережа, присев рядом. — Я… Искал. Он все выключил.
— Дроны были настроены на людей, которых могли заснять рядом с Громом, — напоминает Волков. — Естественно, мудила обезвредил камеры в студии своим вирусом.
— С чего ты тогда взял, что он за мной послал людей?
— Не знаю. Не могу пока толково объяснить. Если за мной, то Хольт и его прихвостни точно знают, что мы с тобой заодно и в близком контакте. Возможно, за Серым зачем-то. Из той же мести. Это значило бы, что они в его смерть не верят. Мне не нравится, что вышли именно на твою машину и уже в городе.
— Это ж хорошо, — встревает Шура. — Значит, не в курсе, где мы сидим.
— Хорошо, — кивает Волков. — Может быть, они хотели выйти на меня через нее. Но это опять же значит, что Хольт в курсе нашего сотрудничества. И того, что Аська в принципе существует. Серый, ломани его. Вот прям подчистую, чтобы мы узнали все, вплоть до расписания процедур или что там у него сейчас. Можешь? Мне нужно понять, за кем они пришли, и тогда решим, как действовать.
— Могу, — кивает Сережа. — Я займусь этим, но сейчас ты пойдешь отдыхать.
— Если ждешь, что откажусь, то зря, — бормочет Олег, сгибая и разгибая пальцы. — Шур, проедь мимо подстанции, глянь, что там. Если чисто, то обследуй тела. Не высовывайся лишний раз. И тачку Асе найди с левыми номерами. Ее машину больше нельзя использовать, пусть стоит, где стоит.
— Найди безопасную машину, — просит Разумовский и встает, чтобы помочь Волкову. — Я все оплачу.
— А-а-а…
Я поднимаю палец вверх, но в меня тут же впиваются три многозначительных взгляда, поэтому замолкаю и временно передумываю спорить. Приехали, блин. Всю жизнь работала на свою независимость, чтобы в итоге превратиться в почти тотальную содержанку без своего жилья и машины. Стыд и позор.
Шура выходит в коридор, а я следую за Сережей и Олегом. На тот случай, если проснется Птица и решит пырнуть последнего заточкой, исполнив то, в чем провалились люди Хольта. В его непостоянстве я не сомневаюсь, он в любой момент может решить, что Волков не так уж и полезен, а из страны мы и сами выберемся. Со здравой оценкой ситуации у Птицы тоже явные проблемы. Мы укладываем Олега в кровать, притаскиваем воду и таблетки на тумбочку, а также удостоверяемся, что телефон у него рядом. Дружно закатываем глаза на предложение «еще в лобик поцеловать» и временно уходим.
Само собой, никто не собирается удовлетворять желания Волкова убраться насовсем, мало ли что. Всего пара минут наедине, и я отправляю Сережу дежурить у кровати раненого, к большому недовольству последнего. Мне нужно в душ, после чего я Разумовского сменю. Он на это лишь молча кивает и, я очень надеюсь, понимает, что дело не в нем. Рядом с ним наемник вряд ли согласится засыпать, так что возьму вахту и подожду Шуру. Олег может ворчать сколько влезет, мы все равно собираемся пасти его до утра. Если за время моего отсутствия появится Птица, то наткнется лбом на дуло пистолета, который Волков обычно держит рядом с кроватью. А может, и прямо в постели, черт его знает. Едва ли это поможет угомонить придурка, но немного все-таки охладит. Я уверена, что Птица не считает Олега достаточно надежным союзником сейчас, не верит, что тот не станет мстить за выстрелы в студии.
Ох уж эта чудная атмосфера любви и доверия в доме.
***
Ночь кажется совсем бесконечной, когда Шура возвращается и сообщает, что готов меня сменить. Мы выходим на минуту в коридор, где он шепотом сообщает, что тела кто-то забрал за это время. Наемник излазил там все вдоль и поперек, но ничего не нашел. Попытка узнать обстановку через свои каналы тоже успехом не увенчалась, что не удивительно. Вряд ли Хольт афишировал о том, что в город явятся его люди. Я в свою очередь сообщаю, что у нас все нормально. Олег спит, снаружи воплей не слышно, значит, ловушки не срабатывали. Шура кивает и отправляет меня спать.
Спорить желания нет, отдых лишним не будет. Я на цыпочках крадусь к нам в спальню, ожидая, что Сережа видит десятый сон. Надеясь. Зря, конечно. Разумовский что-то быстро печатает, изредка поглядывая в экран. Ну, зато это не двойник. Он коротко вздрагивает, когда я захожу, и вымученно улыбается.
— Привет, — шепчу зачем-то и подхожу ближе. На втором этаже нас не будет слышно, и все равно говорить громко не хочется.
— Привет, — отвечает он, убрав руки от клавиатуры.
Всего на секунду, потому что что-то сразу же протестующе пищит, и Разумовский, извинившись, спешит исправить ошибку. Я опускаюсь на стул, который еще днем оставила рядом, высвобождаю ноги из тапочек. Пол холодный, но мне все равно, ощущать его под ногами вот так приятно. Мы сидим некоторое время молча, пока Сережа разбирается со своими кодами или что там у него, только когда он облегченно выдыхает и откидывается на спинку кресла, я спрашиваю:
— Ты хотя бы немного поспал?
Он качает головой, берет меня за руку и целует пальцы.
— Хочу сделать все как можно быстрее. Если Хольт охотится за тобой…
— Я все еще думаю, что главная его цель — Олег. Плохо, конечно, что он знает о нашем тесном общении. Я только надеюсь, что ты им не нужен.
— Ася, — тихо произносит Разумовский после паузы. — Это было страшно. До тошноты и ступора страшно. С Драконом и сегодня днем. Мне жаль, что тебе приходит все это переживать.
Я поворачиваюсь к нему. Свет выключен, на его лице играют лишь блики мониторов.
— С Драконом да, — признаюсь, вздохнув. — Было. Сегодня… Сегодня иначе. Может, потому что Олег был сразу рядом, может, привыкаю. Это не важно. Просто еще одно небольшое испытание на пути к побегу.
— Если Хольт взялся за тебя, мы уедем сразу, — твердо говорит Сережа. — Не будем ждать или спасать кого-то еще.
— Гром…
Он поворачивает кресло так, чтобы сесть ко мне лицом, и продолжает:
— Ты. В первую очередь ты, Ася. Я пойду на что угодно, чтобы защитить тебя. Я знаю, что прошу слишком многого, но…
— Ладно, — киваю и снова беру его за руку. — До тех пор, пока мы будем вместе, я согласна. Я уже выбрала тебя, Сереж, и всегда буду выбирать тебя. Так что если люди Хольта здесь по мою душу, то сразу с чемоданом и на вокзал.
На самом деле, будет несколько сложнее. Гораздо сложнее, у Волкова с Шурой целый план и несколько обходных путей и перевалочных точек по пути. Но это детали. Промолчим и о том, что Птица может иметь свое мнение в этом вопросе, и оно сильно отличается от Сережиного.
Разумовский мягко тянет меня за руку, и я пересаживаюсь к нему на колени, обнимаю, уткнувшись в толстовку на груди. Кажется, что все напряжение, накопленное за слишком бурный и опасный день, отступает лишь сейчас. Все хорошо. Рядом с ним тепло и безопасно. Можно даже забыть, что рядом в тенях всегда прячется чертово чудище. Не видно, и пусть, сделаем вид, что никакого Птицы нет.
— Ты видела все, да? — спрашивает Разумовский, размеренно водя ладонью по моей спине.
— На подстанции? — уточняю, чуть отстранившись. — Совсем немного. Я не испугалась даже.
Вранье. Испугалась, но не за себя. Испугалась, что Волкова убьют. Сережа коротко целует меня, прижимается лбом к моему.
— Я так боялся за тебя, Ася, — говорит он, прикрыв глаза. — Я не знаю больше, как вообще… Как можно жить, если тебя нет.
— Я никуда не денусь, — шепчу и глажу его по волосам, медленно, будто успокаиваю и сама себя. — Мы дома. Мы вместе. Пока этого достаточно. И мы уедем отсюда вместе, если придется.
Сережа обнимает меня снова, выдыхает, будто слишком долго держался и только сейчас отпустил. Как я несколько минут назад. Да, денек тот еще, но он хотя бы закончился в нашу пользу.
Конец эпизода
