Этот город обречен. Я достаю из кармана своего потрепанного пальто пачку сигарет и вытаскиваю из нее предпоследнюю. Я ничего не смог сделать, и в этом нет ничьей вины: ни моей, ни кого-либо еще. Так получилось. Только и всего. В этой истории я лишь наблюдатель.
Я закуриваю, смотря на место, в котором все началось и в котором все закончится. Мою кобуру тянет тяжелый револьвер. Рядом со мной в луже стоит канистра с бензином. Как бы её не оказалось мало.
Мое время на исходе. Я беру канистру в здоровую руку и захожу в открытую дверь подъезда, где меня ждет нечто большее, чем темнота и запах гнили. Пора с этим кончать, хотя это ничего не изменит. Уже нечего менять.
…
- Какая-то неприятная муть тут творится, приятель. – Саймон курит на балконе своей трешки. Его тонкие коричневые сигареты пахнут вишней.
- Что на этот раз? – Я распечатываю новую пачку и закуриваю рядом с ним. Мои толстые и белые. Грубые. Напротив нас старая панельная многоэтажка с серыми и грязными стенами. Под нами, на расстоянии пятнадцати этажей, ездят шумные машины, отравляющие воздух выхлопными газами. Над нами – свинцовое небо. Вот-вот начнется обещанный прогнозом погоды ливень.
- Зацени. – Журналист протягивает мне свой планшет. На его экране видео, запечатавшее в себе бомжеватого вида мужчину. Он стоит, покачиваясь, словно молодое дерево на ветру. Глаза закатились, и открытые веки демонстрируют лишь желтоватые белки. Из носа капает кровь. Невидимый оператор трясет его за плечо, щелкает пальцами перед носом. Мужчина не реагирует.
- И че?
- Дальше смотри.
Саймон смахивает видео вбок, открывая другое. На нем точно так же стоит другой мужчина. Молодой, с гладкой кожей и уложенными волосами, одет в дорогое, с виду, пальто. Никакой реакции на внешние раздражители, закатившиеся глаза, кровь из носа. На другом видео женщина. На другом – подросток.
- У меня с дюжину таких видосов. Тревожное зрелище, да? – журналист усмехается. – А знаешь, что самое тревожное?
- Ну?
- Кто-то их трет. С огромной скоростью, да так, что даже эффект Стрейзанд не успевает работать. Я даже сам попробовал их залить, с левых акков само собой. Секунда и… - он хлопает в ладоши. – Видео нет, а на аккаунте пермач. Какая-то серьезно выдрессированная нейросетка. Любители так не смогут. – Я красноречиво вздыхаю. Опять он за свое. – Блять, я знаю о чем ты думаешь, но разве это не выглядит как минимум подозрительно?
- Выглядит. – Я бросаю окурок с балкона. – В этом мире вообще очень много подозрительных вещей. Мне из-за каждой париться?
- Я еще не закончил. Я немножко покопал, и знаешь что?
- Что?
- Все городские больницы переполнены. В тот же период, когда начали появляться эти видео, резко подскочил уровень случаев неврологических и психических заболеваний, а еще смертей от инсульта. Весь больничный персонал уже неделю впахивает по шестнадцать часов без выходных, а в инфополе по этому поводу такая тишина, что её и гнетущей не грех назвать. Мои источники говорят, что уже как минимум дважды тайно приезжали комиссии с учеными из крупнейших мединститутов. А еще две недели назад на химическом предприятии за городом, на ХимТеке, произошел крупный пожар и, как говорят, утечка. Выброс чего-то в атмосферу. И, опять же, везде тишина. И в новостях, и в сети. Зато нам каждый день рассказывают о терактах на западе, какие там налоги и что президент Франции говорил на очередном заседании. – Саймон закуривает новую сигарету. Его пальцы мелко дрожат от волнения. – Мне это очень не нравится. Выпьешь?
- Выпью.
Мы заходим в его грязную квартиру. Везде бардак, на полу стоят пустые бутылки из-под элитного алкоголя, пепельница забита окурками, в раковине гора грязной посуды. Пахнет каким-то тухляком и сигаретным дымом. Ужасная духота. От стен отходят обои, потолок покрыт плесенью.
Так и не скажешь, что тут живет один из самых уважаемых журналистов города. Как-то я спросил его, почему со своими гонорарами он не может переехать в нормальную квартиру или хотя бы нанять уборщицу и сделать ремонт. В ответ он лишь пожал плечами: "Не хочу. Лень". Вот такой он. Человек – контраст. Каждый раз при взгляде на него я вспоминаю его шкаф: жутко старый и грязный, за своими скрипучими дверцами он скрывает одежду, каждый предмет которой стоит как две средние зарплаты простого работяги, живущего с ним по соседству.
Мы садимся за стол, Саймон достает из холодильника бутылку водки и две рюмки, наливает.
- Поможешь мне?
- Зачем? Не помню, чтоб тебе хоть раз нужна была чья-то помощь.
- За мной следят. – Он опрокидывает в себя рюмку и морщится. Не закусывает. – Причем явно. Хотят, чтоб я знал. Такие, знаешь, люди в черном за мной таскаются. В подъезде стоят, соседей опрашивают. Жучков мне вон понаставили.
- И ты меня притащил сюда, чтоб за мной тоже следили? Ебаный ты гений.
- Они в любом случае узнали бы, что мы встречались. Зачем напрягаться? Да и к тому же я все жучки вроде нашел. И глушилку врубил на всякий случай, так что хуй они че услышали. И вообще, не припомню, чтоб тебя когда-то слежка волновала.
- Тоже верно.
- Ну,так ты…
- Ладно. – Я тоже вливаю в себя водку. Хорошая.
- Заебись! Аванс наличкой дам?
- Конечно.
Саймон, сверкая белозубой улыбкой, протягивает мне толстую пачку купюр. Я убираю её в карман. Даже не буду пересчитывать, этот черт не привык скупиться, так что там, уверен, более чем достаточно. Мы пожимаем руки.
Выходя из его подъезда, я и правда встречаю двух парней в черных пальто. Они подозрительно на меня косятся. Дождь еще не начался.
…
Первые два дня я опрашивал врачей и рабочих с того предприятия. Не узнал ничего нового, разве что ощутил их панику. Осунувшиеся и уставшие врачи с серыми лицами, на которых явно, черным по белому, читается ужас и непонимание. Рабочие, в один голос говорящие, что ничего не произошло, но глазами умоляющие меня оставить их в покое. Все они чего-то боялись, и их страх передавался мне. За эти два дня я так и не смог поговорить с кем-то вышестоящим, хотя и задействовал все связи. Все, кто мог дать мне ответы, словно испарились. Все два дня не переставая шел дождь, к которому иногда присоединялся мокрый снег, налипающий на мое пальто и ботинки. Вечером Саймон прислал мне видео. То ли какой то тикток, то ли история из инсты. На ней было записано, как в морге конвульсивно трясется накрытое белой простыней тело. Автор видео истерично смеялся. Сияла наложенная поверх видео разноцветная надпись: "Как тут отметить Ромеро, лол".
Ночью со второго на третий день я проснулся от криков и выстрелов. Через пару минут мне позвонил Саймон: "Это началось! Я же говорил! Они полностью блокировали третий и пятый районы! Там военные! Спецназ! Силовики! Они мрут, как мухи!" Пока он тараторил, я включил новости. С экрана телевизора молодая дикторша ровно рассказывала о прорывах газовых труб и о том, что все хорошо. "Новости пиздят! Я слушаю полицейские частоты! Прямо сейчас! Они говорят о том, что люди сходят с ума и нападают на других людей! О… О боже… Только что сказали, что трупы оживают. Ты понимаешь, что это значит?! Я… Я не могу выйти из квартиры. Нет времени объяснять! Разберись! Слышишь, разберись с этим! Блять…" У него что-то загромыхало, и он сбросил звонок. А потом написал: "Не переживай за меня. У меня есть ствол". И крутой смайлик с ухмылкой и в черных очках. Я закурил. В окно, сквозь щель в шторах, ко мне залетали отсветы пожаров. Пальба не прекращалась ни на секунду. Меня трясло от страха. Я никогда не думал, что этот день и правда настанет.
…
"Что происходит?"
"Моя мама не отвечает на звонки! Она из третьего!"
"Сохраняйте спокойствие".
"Город подвергся череде террористических атак, гражданам не рекомендуется покидать свои дома".
"Из-за взрыва городского газопровода районы три и пять временно закрыты для посещений из-за угрозы жизни и здоровью. На местах работают бригады служб спасения. Не покидайте своих домов".
"Это нихрена не газовые трубы! Там стреляли! Я смотрел в бинокль из своего окна! Военные стреляли в людей!"
"Я пыталась уехать из города, но меня не выпустили! Никого не выпускают! Они разрывают трассы, там солдаты в костюмах химзащиты! Кто-нибудь знает, что тут, блять, происходит?!"
"Почему правительство не делает официальных заявлений? Почему в новостях говорят о разных вещах?"
"Из-за недавней террористической атаки с использованием биологического оружия, город помещен в карантин. Призываем всех граждан оставаться в своих домах до снятия ограничений".
"Какая, нахуй, биологическая атака?! Какой, нахуй, оставайтесь в своих домах?! Где моя жена и дети?!”
"Мне страшно".
"У меня под окнами ходит какой-то мужчина. Он очень странно двигается. Полиция не отвечает. Что мне делать?"
"Странно, но я уже несколько дней не слышал своих соседей. Обычно они много шумят, но сейчас… Кайф".
"Какого хрена я вижу кровавые подтеки на асфальте? Сука, где наши стражи правопорядка?"
"Я пытался взять интервью у главы полиции, но мне сказали, что он не в городе. Как это понимать?"
"Мародеры, воспользовавшись занятостью полиции, громят и грабят магазины. Это аморально. Это низко. Это подло. Каждый мерзавец будет найден! Каждый ответит за свои поступки по закону!"
"Личный автомобиль мэра никто не видел в городе уже неделю! Он куда-то свалил еще до того, как они закрыли пятый и третий!"
"Ебать, у меня на глазах какого-то чела зарезали!"
"В шестом, четвертом и втором районах наблюдаются массовые беспорядки…"
"Что-то мне нехорошо. Голова болит…"
"Почему по телику ничего нет? Одни сраные заглушки! Где новости?!"
"Пиздец, я только что видел, как два мента изнасиловали девушку… Я ничего не мог сделать".
"Они в моем доме. Помогите".
…
Все становится хуже и хуже. С каждым днем. Я уже не рискую выходить из дома без оружия. Люди напуганы. Саймон все еще не выходит на связь.
Я жду своего информатора. Холодный ветер продувает мое старое пальто и пробирает до костей. Револьвер тянет кобуру. Я жутко устал и хочу спать, хочу напиться, хочу отключиться хоть ненадолго от этого кошмара. Но я не могу.
Я закуриваю.
Вокруг меня ржавые гаражи, в которых покоятся чьи-то колымаги. Я постоянно озираюсь, не могу успокоиться. Все время кажется, что на меня кто-то смотрит. Когда я вижу его, то едва не начинаю кричать, так себя накрутил. Мой контакт: жутко худой и высокий парень, похожий на торчка. Свободные синие джинсы, красная кофта с капюшоном, руки в карманах. По нему и не скажешь, что он жутко хорош в поисках информации. Он подходит ко мне, шлепая своими черными ботинками по свежим лужам.
- Йо.
- Привет.
Мы пожимаем руки.
- Я узнал кое-что: когда вся верхушка экстренно съебывала из города, только один человек решил остаться. Некий М. Понятия не имею, что за хрен такой, но кто-то очень важный. Говорят, из исследовательского отдела ХимТека. Да даже если он бы и хотел эвакуироваться, то не смог бы при всем желании: он заперт где-то в пятом. Все еще жив, регулярно выходит на связь, но дела у него плохи. Никто не будет его эвакуировать. Вот адрес. – Он протягивает мне лист бумаги. - Не представляешь, как я ебался ради того, чтоб это узнать. Теперь ты.
- Конечно. – Я лезу в рюкзак за налом, а парень продолжает тараторить
- Как-то тревожно, да? Секретный агент…
- Я не секретный агент.
- Ага, расскажи. Ладно, хуй с тобой. Независимый частный детектив встречается посреди пиздеца и нихуя со своим информатором, который передает ему важные сведения. Знаешь, что обычно в таких ситуациях происходит в кино?
- Что?
- Информатора убивают. Какой-нибудь снайпер точно сейчас целится мне промеж глаз. Так что давай мне деньги уже, и я дельтую нахер отсюда подальше. Я выбил себе эвакуацию, кстати. Сегодня вечером меня вывезут из города. Во прикол, да? Кстати…
- Что? – Я никак не могу нащупать конверт с деньгами. Он точно где-то там, в рюкзаке, затерялся среди мусора.
- Че твой Саймон не свалил? Ему предлагали еще, сколько там, недели полторы назад.
- А?
- Не знал что ль?
- А ты-то откуда знаешь?
- Уметь надо. Нужных людей знать. – Он самодовольно ухмыляется. – Бабло де?
- Да вот оно, вот.
Я протягиваю ему наконец-то найденный конверт. Он тянет руку к нему.
И замирает. Словно робот, которому отрубили питание. На лице застыла его фирменная придурковатая усмешка. Это странно. Это плохо.
Я скидываю капюшон, закрывающий его глаза и вижу то, что заставляет меня вскрикнуть и отшатнуться. Его глаза… Зрачки дергаются в разные стороны, вращаются по кругу, словно вырисовывают какой-то жуткий узор. Правый глаз крутится по часовой. Левый – против. На желтоватых белках лопаются капилляры, разливая красные лужицы. Он все еще не шевелится, лицо словно свело.
Я все понимаю, и чувствую, как душа падает куда-то вниз, ниже ног, прямо под землю. "Люди сходят с ума и нападают на других людей," - сказал мне Саймон. Из носа информатора вытекает капля крови, медленно ползет по его лицу и падает с верхней губы. Прямо как на тех видео. "Мертвые оживают". Мои трясущиеся пальцы тянутся к револьверу. Я не должен делать преждевременных выводов, я не должен накручивать себя, может, с ним все в порядке. Я должен убедиться, что все в порядке или не в порядке, прежде чем хвататься за оружие. Я знаю, что сейчас произойдет что-то очень плохое. Я чувствую, что в моей голове вот-вот что-то лопнет.
Я вижу, как дергаются пальцы на его руке, которая так и не дотянулась к своему конверту с деньгами.
Я смотрю на его лицо, и вижу ту же ухмылку, но… Глаза перестали сходить с ума. Они смотрят на меня, сканируют своими нистагмически дрожащими зрачками. В них нет ничего от того человека, который вот только что хвастался передо мной своими связями и скорой эвакуацией. В них нет ничего.
- Эй? Ты как? – Я опасливо отхожу в сторону, держа кисть на рукояти. Очень надеюсь, что он тряхнет головой и скажет что-то типа: "Да просто голова резко заболела, все ок". Надеюсь, что все это безумие, творящееся в последнее время, просто накрутило меня. Что бессонные ночи натянули мои нервы. Что все в порядке. Что все хорошо.
Как же я хочу, чтоб все было хорошо.
Он выхватывает нож из кармана джинсов, обычный складной нож, и бросается на меня. Молча, ни рыка, ни крика. Совсем не как в фильмах. Я не ожидал, что все будет так быстро и не успеваю среагировать, только подставить руку туда, куда он метит. В солнечное сплетение. Лезвие входит в обратную сторону моей ладони и выходит с другой. Я вскрикиваю и жмурюсь от боли, одновременно вскидывая пистолет и направляя ствол туда, где должна быть голова информатора. Жму на спуск. Слышу, как щелкает курок, врезаясь в капсюль патрона, слышу оглушительный грохот взрывающегося пороха, что запускает пулю. И больше не слышу ничего, кроме звона, ватой забивающего мою черепную коробку. Револьвер был слишком близко к уху. Информатора отбрасывает от меня, а я, полностью дезориентированный, пячусь назад, пока не спотыкаюсь о какой-то камень и не падаю мешком в лужу. Грязная вода затекает в мои уши, голова пульсирует болью. Я уже успел забыть, насколько громок выстрел. С трудом открыв глаза и сфокусировавшись, вижу информатора: он шатается, пуля снесла ему половину лица, остатки раздробленной челюсти болтаются на суставе, но он все еще идет на меня. С трудом, теряя силы с каждым шагом, но идет. Его нож застрял в моей ладони, но, я уверен, он убьет меня и голыми руками. Еще шаг, и он свалится на меня, вопьется своими тонкими пальцами в мое горло или выдавит глаза, заливая меня своей кровью. Почему все так обернулось?
Я поднимаю револьвер, с трудом направляя ствол на то, что осталось от его лица. Рука трясется, в голове туман, но даже так я не промажу. Уверен, что не промажу. Бывало и хуже.
Черт, как же давно я не стрелял.
…
Рука словно плавится от боли, немеет. Нож еще в ней, но пока не стоит его вытаскивать, по крайней мере до тех пор, пока не доберусь до дома. Идти в больницу нет никакого смысла. Там мне уже некому помочь, так что придется все делать самому. Ничего, справлюсь. Переживу. Хромая по пустым улицам, я пытаюсь дозвониться до Саймона. Он не отвечает.
Информатор остался там же, среди тех гаражей, с огромной и уродливой дырой в затылке. Скорее всего, он там и останется. Инфраструктура уничтожена, город тонет в криках, выстрелах, сгорает в огне, агонизирует. Некому позаботиться о его теле. Стоило его похоронить, но у меня нет на это ни сил, ни времени. Надеюсь, он меня простит. Все, что я мог сделать, это закрыть ему глаза и положить на них конверт с деньгами, чтобы он смог заплатить Харону за перевозку души на другую сторону.
Прости, Марти.
Я хочу спать. Ужасно хочу. Хочу помыться, хочу закинуться пачкой обезбола, хочу напиться. Но спать – больше всего. Глаза слипаются, мир смывается, словно краска под тряпкой с растворителем, из пробитой ладони сочится кровь, оставляя за мной след. Ноги холодеют.
Это несмертельно.
…
- Алло? – Он шепчет. Голос дрожит.
- Саймон? – Он позвонил мне, когда я, уже вытащив нож, лежал на диване и запивал болеутоляющее водкой, молясь, чтоб хоть что-то из этой связки мне помогло. – Какого хре…
- У меня мало времени. Они все слышат. Умные, суки. Я тебе позже все расскажу, когда придумаю, как отсюда свалить. Ты что-нибудь узнал?
- Один из ученых МедТека отказался от эвакуации. Сейчас он в пятом. Знаю его точное местоположение и то, что он недавно выходил на связь. Через пару часов пойду к нему, только слегка оправлюсь.
- Что случилось?
- Марти… Чуть не зарезал меня.
Саймон тяжело вздыхает.
- Слишком быстро. Насколько все плохо?
- Очень.
Он молчит. Я буквально вижу, как он закрывает лицо ладонями и пытается собрать себя по кусочкам. Видимо, он надеялся на лучшее.
- Эй?
- Что?
- Прости, что втянул тебя в это. Просто… Пожалуйста, скажи, что ты доведешь все до конца.
- Конечно. Тебя вытащить?
- Даже не думай! Сначала найди того пидора и вытряси ответы, если он еще жив. Постараюсь к тому времени свалить сам и ждать у тебя. Замок не менял?
- Нет.
- Супер. Если я все-таки не смогу, то… Прихвати мне сиг. И будь осторожен.
- Идет. На связи?
- Постараюсь.
- Удачи.
- И тебе.
…
Пятый встречает меня пустыми военными заставами, брошенными грузовиками с черными номерами и валяющимися на асфальте автоматами. Вокруг нет ни души. Ни одного намека, что тут кто-то есть. Ни криков, ни выстрелов. Откуда-то из-за высотных новостроек в небо уходит черный столб дыма. Пахнет гарью. Темнеет. В сером воздухе летают какие-то частицы, похожие на тополиный пух. Ветер швыряет мне в лицо колючие капли мелкого дождичка, промораживает до костей и входит в какой-то свой извращенный резонанс с перебинтованной раной на моей ладони. В моей здоровой руке пистолет с накрученным на него глушителем: не для того, чтоб не бояться привлечь слишком много нежелательного внимания, используя его, а чтоб не оглохнуть нахер на узких лестничных клетках. У меня где-то были стрелковые наушники с активным шумоподавлением, но я так и не смог их найти. Мой револьвер привычно тянет кобуру, слегка успокаивая своей тяжестью перетянутые нервы. В кармане пальто лежит старый диктофон. На голове закреплен налобный фонарь.
Я иду по пустым улицам среди брошенных машин. Озираюсь, крутя головой во все стороны. В моих венах бурлят растворенные в крови стимуляторы. На меня смотрят сотни пустых окон: в большинстве горит свет. Иногда я встречаю следы перестрелок: разбросанные гильзы, кровавые пятна на стенах, пулевые дыры в бетоне. Я словно забрался в закрытый музей какой-то старой катастрофы. Все какое-то сюрреалистичное. Все похоже на сон.
По дороге к нужному дому я так никого и не встретил. Стоило бы считать это какой-то безумной, ирреальной удачей, но все это лишь нагнетает во мне беспокойство.
В нужном мне подъезде я вижу валяющиеся у переполненной мусорки окурки и пустые смятые пивные банки. На скамейке лежит чей-то черный рюкзак. Стены покрыты неряшливыми, по-детски нарисованными пенисами и тегами. Подъездная дверь открыта. За ней – непроглядная тьма. Я, помедлив несколько секунд, вступаю на ее территорию. На мгновение включаю фонарик, словно фотовспышкой освещая холл. Никого.
Открываю скрипучую дверь, ведущую на лестницу, и поднимаюсь. Мне нужен пятый этаж.
…
Он сидит в кресле. Высокий и сухой мужчина, примерно шестьдесят лет. Короткие седые волосы, на носу очки с треснутой правой линзой. На нем бежевые брюки и серая футболка. Лицо подсвечивает небольшая лампа. Его большие зеленые глаза смотрят на меня с ужасом и надеждой.
Пришлось повозиться, выбивая его дверь. Если бы она не была расшатанной, державшейся на молитвах и честном слове, я бы не попал внутрь. Тяжелая стальная дверь. Хорошая.
- Вы пришли меня спасти?
Я качаю головой, направляя на него пистолет. Он съеживается и закрывается руками.
- Пожалуйста… - я приставляю ствол к его голове. Хочу запугать, уверить в скорой смерти, а потом дать надежду. Это быстрее, чем пытаться найти общий язык. – Пожалуйста… Сделайте это быстро. Не надо меня пытать. Я ничего никому не говорил, я клянусь. Пожалуйста…
Он плачет. Измученный страхом старик. Я молчу. Мариную его, готовлю. Он скулит, подвывает и, кажется, читает молитву. Главное не передержать. Не упустить точку максимального натяжения нити, после которой она порвется. Если она порвется, я буду выглядеть слабаком, не способным нажать на спуск. Это последнее, что мне надо. Нить дрожит, распадаясь на волокна. Дзинь.
Блюдо готово.
Я легко, но ощутимо стукаю старика глушителем. Он дергается, как на электрическом стуле. Это как в хорроре. После долгого нагнетания напряжения зрителю нужна эмоциональная разрядка. Выпрыгивающий из-за угла монстр. Выпрыгивающая из шкафчика кошка. Если разрядки нет – это обидно и нечестно.
Я подставляю стул и сажусь напротив старика. Щелкаю пальцами перед его лицом, чтоб он обратил на меня внимание. Достаю из кармана диктофон и демонстративно включаю запись.
- Вперед.
- Что?
Он не понимает.
- Вы знаете. Расскажите мне о том, что происходит. Об утечке.
- Вы не…
- Нет. Я журналист. – Он облегченно выдыхает. – Расскажите мне все, и я вас выведу. У меня есть лишний билет отсюда и немного времени. Так что вперед.
- Вы не понимаете… - Он поник. – Нельзя эвакуироваться. Никому нельзя было.
- Почему?
- Я не могу…
- Но вы же хотите, чтоб люди знали об опасности? – Старик мнется. – Если они будут знать, то смогут подготовиться. Вы же хотите хотя бы попытаться помочь им?
- Хочу, но…
- Так помогите. Или я помогу вам. – Я направляю ствол на его колено. – Это очень больно.
- Ладно! Ладно…
- Почему нельзя эвакуироваться?
- Потому что Оно в нас. Уже через пять суток после утечки почти весь город, около девяноста пяти процентов всех людей, были заражены. Вы ведь видели, что происходит? Чем все обернулось? Я… да никто из нас даже предположить не мог, что так будет, что будут именно такие… симптомы. Но я сразу понял, чем бы оно ни было, за этим надо наблюдать, держать в изоляции и ни в коем случае не выпускать в мир. Я ведь… Я ведь до сих пор ничего не понимаю! Я не понимаю, что происходит с больными, я не понимаю, какова цель Этого, я не понимаю, как Оно будет развиваться дальше, не понимаю, почему некоторые люди оказались иммунны, не понимаю, почему они ушли. У меня нет никакой информации, мы изучали это совсем недолго, и в лабораторных условиях, так что…
- Что такое "Это"?
- Я не знаю. Мы нашли это в тающих ледниках. Это не бактерия и не вирус, не грибок, ничто из того, что мы знаем. Что-то новое. Мы изучали это, но никак не могли понять суть. Смысл. Зачем оно? У всего в природе есть своя роль, все объединено во взаимосвязанные системы, у всего есть свое место, но у этого, словно, нет. Как у персонажа, которого вычеркнули из истории на стадии концепта. Нулевой персонаж. Мы так это и назвали. Нулевой. Мы воздействовали на это самыми разными реагентами, заражали этим растения и животных, но это ничего не давало. Нулевой никак с ними не взаимодействовал. По крайней мере, никто точно не сходил с ума. Оно не встраивалось в ДНК, не отравляло, не помогало, не воспринималось организмом, как что-то чуждое. Оно не делало вообще ничего, и это пугало. Это было как… Как зловещая долина. Это не то, но я не могу описать точнее. Как будто мы нашли сбой, какой-то глитч, баг, ошибку, которой не должно было существовать, но оно существует. Знаете это чувство, когда видишь ляп в фильме, или проваливаешь за текстуру в игре? Мой сын любит игры, я иногда смотрю, как он что-то проходит, и когда код начинает сбоить, когда эти игровые системы ломаются и происходит что-то, чего не должно было произойти, что не задумывалось теми, кто все это придумал, я чувствую это сложно объяснимое чувство. Такую… тревогу. Сын говорил, что даже небольшие ошибки могут стать критическими и полностью сломать игру. И это… Этот нулевой персонаж ощущался именно так. Как ошибка. Как ошибка, которая может все сломать. Он пугал всех, хотя никто не признавался. Мы все видели это в глазах друг друга. Наверное, у других были свои ассоциации, но мне кажется, в общей сути, мы думали об одном и том же. Все наше естество требовало изучить это со всех сторон, оправдать его существование, убедить самих себя, что это не баг мироздания, и мы продолжали, хотя со всех сторон правильнее было просто забыть. Проигнорировать и идти дальше. Закрыть в герметичный бокс и отправить пылиться на склады, чтобы никто и никогда об этом не узнал. У людей и так слишком много поводов бояться, не так ли? Но мы продолжали… И вот, что произошло. Утечка. Случившаяся по идиотской случайности. По глупости и невнимательности, неосторожности. Кто-то… - он хочет сказать что-то еще, но передумывает. - Кто-то забыл выключить оборудование в герметичной зоне, и оно загорелось. Колбы с Нулевым разбились из-за жара, изоляция была нарушена и… Он вырвался на свободу. Я не смогу описать ту панику, которая захлестнула наши умы. Такие вещи не проходят без последствий, а мы даже не могли предположить, каковыми они будут, не могли подготовиться. Мы тщательно продезинфицировали все здание МедТека, мы распыляли с самолетов вещества, мы заливали в машины, которые омывают дороги, растворы, но это не помогло. Уже через несколько дней после утечки люди начали болеть, массово. Начали происходить странности. Вы же видели те видео? Со стоящими людьми. Это был полный бред. Процессы, которые происходили в их телах были… невозможными с точки зрения науки. Когда верхушка обо всем узнала, они начали заметать следы, пытаться сделать так, чтоб никто и никогда не узнал об утечке и о том, что происходит. Они надеялись, что если пустить все на самотек, то оно рассосется как-нибудь само. Что катастрофы не случится, и, как всегда, все силы были брошены на прикрывание собственных жоп, а не на попытки все исправить. Когда ситуация начала накаляться и стало очевидно, что со дня на день произойдет коллапс, крысы начали бежать. Я пытался убедить всех, что это худшее, что можно сделать. Словно чумные, они бежали бы из одного умирающего города в другой, неся ему смерть в своих телах. Мы все должны были остаться тут, стать подопытными, находиться под наблюдением, изучаться. Но… Деньги, как всегда, оказались сильнее и весомее, чем здравый смысл.
Он замолчал. Тишина давит на мозг, тревожит. И тут кое-что приходит в мою голову. Внезапно и спонтанно. Словно кто-то неслышно шепчет мне в ухо.
- Скорость проявления симптомов быстрее, если зараженный близок к эпицентру?
Откуда это в моей голове? Ученый странно на меня смотрит.
- Да, но… Откуда вы знаете?
- Вы сказали.
- Нет. Я не говорил об этом.
- Говорили. Как бы я тогда об этом узнал?
- Но… Разве? Я не помню. – Он снова замолчал. Его взгляд смотрит в ничто. – Да, это так. Чем ближе эпицентр, тем ближе проявляются симптомы. Тут, в этом районе, появились первые заболевшие, и я отправился сюда с небольшой группой моих коллег и охранников. Они все мертвы. Мы прочесывали дом за домом, охотились за странностями. И нашли. Мы нашли эпицентр, но… Я не помню где. Никак не могу вспомнить, оно где-то рядом, вот-вот ухватишь за хвост, но никак… Я все забываю. Дни покрываются туманом, поверхности не поверхности. Я путаю все. Я хочу домой. Хочу, чтоб этого никогда не было.
Он уходил в себя. Я видел это по его глазам. У меня еще были вопросы. Я щелкаю пальцами перед его носом, и он возвращается ко мне.
- Если достаточно далеко уйти от эпицентра, то есть вероятность не сойти с ума?
Он трет переносицу. Из правой ноздри вытекает маленькая капелька крови и стекает по его лицу. Ярко красная дорожка на пепельно-бледной коже. Кадр из черно-белого фильма. Так раньше делали, чтоб выделить детали. Вручную красили пленку.
- Да. Мы успели провести небольшой эксперимент, отправили несколько людей в изолированную лабораторию за сто километров отсюда, заперли их там. Они точно заражены нулевым, у них были симптомы, но чем дальше они уезжали, тем менее выраженными они становились. Со временем они прошли. Есть вероятность, что и с теми, кто эвакуировался, все будет хорошо, они не принесут вреда и не обрушат мир, но… У меня есть теория. Они ничем не подтверждена, для неё нет оснований, её словно кто-то шепнул мне на ухо. Вдруг те люди – спящие агенты Нулевого Персонажа? Они будут жить свою жизнь, делать бытовые вещи, пока однажды что-то их не активирует. Когда они активируются, они могут просто сойти с ума и начать убивать, а могут превратиться в эпицентр. И это будет конец. У меня нет ни одной причины думать, что это правда, что такой сценарий возможен, но я не могу… Не могу перестать, это словно заноза в моей голове. Мне так тревожно, что это просто не может быть неправдой. Это предчувствие. Я не хочу в это верить, но я знаю, что это так. Мы все обречены. Миру конец, хоть он об этом и не знает, а мы ничего не смогли сделать. Никто из нас. Даже те, кто правда пытался. Мы лишь наблюдатели. Наблюдаем за тем, как рушится и умирает все, что мы любим. Все, что мы ценим. Это уже не наш мир. Призрачные руки забирают его у нас, пока мы смотрим. Нулевой персонаж ломает четвертую стену и переписывает историю под себя. Опус. Возможно, он уже убил бога. Кто автор? Кто автор этого? Кто говорит нашими ртами? Кто наблюдает из наших глаз? Кто нас описывает? Кто пишет историю?
Он бредит. Я встаю со стула и приставляю ствол к его голове. Он не обращает внимания. Он полностью ушел в себя. Я жму на спуск, совершенно ничего не чувствуя, а потом останавливаю запись диктофона и ухожу. Меня ждет Саймон, а его ждет запись. Работа сделана. Пора думать, как сваливать из этого города. Я пытаюсь позвонить ему, но связи нет. По дороге домой я надеюсь, что он будет ждать меня там.
Его там не было.
…
Дверь в его квартиру снесена и лежит в проходе. Заглядывая внутрь, я вижу хаос, разруху и пятна крови на стенах. Я холодею изнутри. Неужели он меня не дождался?
Он ждет меня в спальне, сидя на полу с пистолетом в руке. В его животе по рукоятку торчит кухонный нож. Рядом с ним лежит женщина и смотрит в потолок пустыми глазами. Саймон бледный, как призрак, по его лицу стекает пот.
- Йо… - Он улыбается и машет мне рукой.
Я смотрю на него и не знаю, что сказать. Лезвие наверняка повредило кишечник, если срочно не отвезти его в больницу, то… Он уже мертв. Нет больше больниц. Нет никого, кто мог бы ему помочь. Я обессиленно сажусь на пол.
- Саймон…
- Да не расстраивайся ты так. Все нормально.
- Саймон.
- Ты узнал, из-за чего все это? Принес мне? Мне чертовски интересно. Аж умираю, как хочу все узнать…
Он хрипло смеется.
- Почему ты не эвакуировался?
Саймон мрачнеет.
- Марти сказал, да? Вот ведь язык без костей.
- Почему?
- Потому что это было бы неправильно. Потому что мне было интересно. В этом мире не так уж и много интересных вещей, согласись? Потому что я хотел узнать правду, и хотел открыть правду людям. Все как всегда.
- Ты мог узнавать обо всем дистанционно! В безопасном месте. Я бы держал тебя в курсе.
- Да, но это было бы неправильно, я же сказал. Ты забыл, я ведь начинал военным корреспондентом. Всегда на передовой. Когда узнаешь о таких вещах, сидя в своем уютном и безопасном доме, то все ужасы перестают казаться реальными. А это самая, блять, неправильная вещь в мире.
- Идиот.
- Ну да. Наверное. – Он пожимает плечами. – Полный идиот. Просидел тут всю движуху и сдох. Я всегда надеялся, что погибну как журналист. Получу от кого-нибудь нож под ребро в темной подворотне, потому что много узнал о каком-то очередном додике-политике, или схвачу шальную пулю в горячей точке. Такая смерть была бы достойной. Но нет. Я пережил несколько военных конфликтов, политические интриги и еще кучу мерзкого говна, чтоб подохнуть от рук какой-то больной девки в своей квартире. Еще и нихрена полезного не сделал, взвалил все на тебя. Сначала силовики пытались меня заткнуть и заперли тут без связи, потом эти уроды… - Он пинает тело женщины и стонет, схватившись за живот. – Какая ж это все ебаная хуйня. Ебаная и бессмысленная. Ты ведь уже понял? Связи с внешним миром нет. Значит, мы никому ничего не расскажем. Я надеялся, что все успеется до того, как станет слишком поздно. Надеялся, что смогу найти лазейку, но теперь… Мы полностью отрезаны.
- Извини.
- Это не твоя вина. Так получилось, вот и все.
Я протягиваю ему диктофон. Он берет его и слушает. Под конец записи его разбирает смех. Болезненный, через силу.
— Вот ведь ебаный бред блять. А где мои военные испытания? Утечки биологического оружия в канализацию? Модифицированный вирус бешенства? Че это за хуйня? Боже… Нулевой персонаж. Какой кошмар. И на кого мне валить вину? Кого мне материть в предсмертной агонии, кого проклинать? К кому приходить беспокойным призраком? – Его руки лежат на полу кусками мяса, его пальцы разжимаются и выпускают диктофон. Саймон устало смотрит мне в глаза. – Думаю, я точно стану призраком. Какой-то я неупокоенный. Пожалуйста, скажи, что принес мне сиги, порадуй меня хоть немного.
- Конечно. – Я достаю из кармана пачку. – Правда, только мои.
- Тоже пойдет. – Я даю ему сигарету и прикуриваю. Саймон затягивается и кашляет. – Ебать дрянь какая. Как в старые добрые.
Я сажусь рядом с ним.
…
Город меняется. Неуловимо, призрачно он становится другим. Я не могу уловить эти изменения сколько бы не старался, но те органы чувств, что спрятаны куда-то за ширму сознания, их ощущают. Тихонько потрескивают счетчиками Гейгера где-то в подвалах и потайных комнатах. Не дают мне успокоиться.
Я иду по пустым улицам. Порывистый ветер гоняет мусор по тротуарам и проезжей части, колючие капли дождя царапают мое лицо. Горят уличные фонари, заливая все вокруг теплым светом. Я крепко сжимаю рукоять своего револьвера.
Тихо. Никого.
Сейчас мне очень легко поверить, что мир мертв. Что я последний живой человек. Мне одиноко, страшно и холодно. Я устал и хочу все бросить, просто пойти и лечь на свой старый диван. Поспать, отдохнуть, посмотреть фильмы, пока есть электричество. Я давно ничего не смотрел.
Но я не могу. В моей голове застряла заноза, она без остановки неслышно шепчет мне в ухо что-то, что я никак не могу разобрать. Что-то неуловимо знакомое. Я не хочу ничего слышать, этот блядский поток чуждого сознания до невозможности меня бесит. Я должен вытащить эту занозу. И я знаю как, хотя и не знаю, откуда это знаю. Я должен найти эпицентр. Нашего нулевого пациента, приютившего где-то внутри своей грудной клетки Нулевого Персонажа. Он где-то рядом. Я это чувствую. Чем ближе, тем кривей все кажется. Все более и более похожим на больной сон. Надеюсь, что это сон.
…
Недавно, после того, как я вернулся домой с ножом в ладони, зазвонил мой особый телефон. Мой старый кнопочный телефон, перелопаченный спецами из управления, способный звонить и принимать звонки с одного единственного номера. Я надеялся, что он больше никогда не зазвонит. Я знал, что он зазвонит. Я ответил, потому что другого выхода не было.
- Привет. – Сказал мне искаженный электрический голос. – У меня тут сохранился билетик. Не хочешь прокатиться куда-нибудь подальше?
- Нет. – Ответил я.
- Почему?
- Мой друг попросил помочь. Я не могу его бросить.
- Журналист, да? Я слышал, он тоже отказался. Два сапога пара. Два безумца. Мы помним, что ты для нас сделал. Если передумаешь, звони в любое время.
- Что будет с городом?
- Пока никто не может сказать наверняка, но сейчас большинство проголосовало за его уничтожение. Хотят обойтись, как с городом енотов, но мы постараемся этому помешать. Сейчас слишком опасно принимать такие радикальные решения. До связи, Кей.
…
Вот он. Эпицентр. Самый обычный пятиэтажный дом с грязными, серыми стенами. Таких полно. Стандартное жилье для простых людей.
Но этот – особый. Я чувствую. Он словно пульсирует, смывая границу между сном и явью. От него пахнет инаковостью. Он искажает реальность, искривляет её. Переписывает. Перестраивает.
Рядом со мной стоит канистра. Тяжелая, в ней плескается жидкий огонь, ждущий искры. Я подобрал её по пути. Она стояла на заправке, словно ждала меня. Я достаю из кармана пальто пачку сигарет и беру из неё предпоследнюю. Закуриваю. Холодный осенний дождик все продолжает моросить, но я не спешу прятаться от него в подъезд, ведь этот мерзкий холод, который я ощущаю – единственное, что сейчас кажется реальным. Это тяжело объяснить.
Я достаю старый кнопочный телефон и набираю номер. Номер отвечает после первого же гудка. На том конце – тишина. Ждет.
- Кейдж и Пейдж звонят по пейджеру в клетку. Ноль. Один. Три. Ноль. Как слышно?
- Слышно хорошо. Ты передумал? Надеюсь, что нет, потому что мы не сможем тебя вытащить. Извини. Кое-что изменилось. Ты не можешь бросить все сейчас. Это поворотный момент. Побочные активности отключены.
- Что?
- Я не знаю. Слова в моей голове просятся наружу, это как синдром Туретта. У моей тети он был. Такое ощущение, что я чья-то кукла. Что моим ртом говорит кто-то другой. Странное ощущение, но не сказать, что оно мне не нравится.
- У меня есть информация. Ставь запись.
- Стоит с самого начала. Сам знаешь.
- На всякий случай.
Я включаю воспроизведение на диктофоне. Когда запись кончается, я кладу устройство на лавочку в подъезде. Многие считают, что это ленивый повествовательный костыль, но мне всегда нравились аудиодневники. Пускай лежит.
- Нулевой, значит. Это многое объясняет. Хотя и совсем ничего не объясняет. Знаешь, странности происходят повсюду. Боюсь, это конец света.
- Наверное.
- Кстати, мне кажется, это конец и твоей истории. Как думаешь, для тебя все кончится хорошо?
- Вряд ли.
- Ну, так или иначе, удачи тебе. А я... У меня еще много дел, которые надо закончить. Отбой.
Я запрокидываю голову и подставляю лицо дождю. Сигарета давно прогорела до фильтра и погасла, так что я выплевываю ее в лужу. А потом замахиваюсь и швыряю особый телефон куда-то вдаль. К черту его. Он больше не нужен. Я набираю полные легкие горького воздуха и шагаю внутрь темноты подъезда.
…
- Эй… - он слабо толкает меня локтем в бок. Когда я поворачиваюсь к нему, я вижу его ужасно бледное лицо. Сигарета выпала из его полуоткрытого рта и потухла, упав в кровавую лужу. Он пытается улыбнуться. – Почему-то… Почему-то мне кажется, что мы еще обязательно встретимся. Что это не конец, но… Это ведь все обман… Обман моего мозга, который пытается меня успокоить. Спасибо за все… Друг.
…
Как только я переступаю порог, меня смывает что-то неосязаемое и невидимое, но важное. Я словно переполняюсь. Мое лицо словно плавится и стекает по черепу. Хочется кричать, но рта нет. Интересное ощущение.
Когда я смотрю на стены, я вижу стены. Обычные стены, просто покрытые какими-то красными пятнами, переливающимися и шевелящимся в свете фонаря. Но в то же время и не вижу. Я не могу в них поверить. Словно это плохая графика. В глазах рябит, голова кружится. В воздухе какой-то гул. Мне наверх. Я иду по лестнице. Я перестаю осознавать. Восприятие фрагментируется и распадается на отдельные, блеклые кадры. Слайд-шоу, которое ничего не значит.
Я чувствую, как что-то забирается в мою голову. Шепчет прямо мне в правое ухо, словно кто-то поселился внутри ушной раковины. Я не понимаю, что оно говорит, и не хочу. Когда я смогу разобрать слова, меня не станет. Я останусь остывать на этих изгаженных какой-то липкой дрянью ступенях. Лишь тело продолжит идти дальше. Наверх. В эпицентр. Тело там ждут, а меня нет. Шепот становится громче, он похож на какой-то иностранный язык, который я не понимаю, но уже слышал. Просто набор звуков, но скоро мозг начнет искать закономерности и подбирать ключи к этому шифру. Хватит шептать!
Я подношу ствол к уху. Меня переполняет восторженное предвкушение, словно я вот-вот прихлопну комара, который несколько часов без остановки звенел у меня над ухом и только что решил устало посидеть на стене. Я взвожу курок.
Я продавливаю спусковой крючок, и грохот заполняет меня изнутри, как аудиальное пламя. Голову отбрасывает в сторону и бьет о стену. Остатками сознания я чувствую удар, и чувствую, как волосы измазывает та красная дрянь. Я понимаю, что сделал. Я убил себя.
Но спустя пару секунд осознаю, что еще жив. Почему? Я ощупываю то место, где должно быть выходное отверстие и натыкаюсь пальцами на горячие осколки черепа внутри огромной, брызжущей кровью дыры.
Пиздец.
Оно сломало главный закон мироздания. Здесь больше нет ничего реального. Это все сон, от которого я не могу проснуться. Никто больше не может. Наверное, это то, что ощущали зараженные. Был ли я для Марти монстром из кошмара? Я помог ему проснуться. А кто поможет мне? Никто. Как всегда. Я должен разбираться сам. Должен проснуться сам. Должен уничтожить эпицентр.
Почему я? Я – главный герой? Орудие Господа, его последний солдат?
Мне все равно. Я поднимаюсь.
На следующем лестничном проеме я встречаю зараженного. Он врос в стену, в ту дрянь, что их покрывает. Он провожает меня своими дрожащими зрачками. Я уже ничему не удивляюсь.
Чем выше я поднимаюсь, тем больше их становится. Чуждый шепот в ушах становится все ярче и громче. Я почти ощущаю его вкус.
Они стоят, их десятки, тянут ко мне руки, но не могут дотянуться, потому что их поглощает дом. Проходы становятся все уже из-за красной жижи, что нарастает на стены, шевелится и пульсирует, как большое сердце, пытается забрать у меня канистру, но я держу крепко.
Я вступаю на последний этаж, и к нужной квартире мне приходится буквально продираться сквозь живые джунгли из торчащих отовсюду рук, ног и голов.
Вот она. Нужная дверь. Я поворачиваю липкую ручку и с большим трудом открываю. Внутри я вижу сплошную стену из красной массы. Она похожа на пену. На грудную клетку, защищающую сердце. Я просовываю в нее руки и раздвигаю. Она с трудом поддается, и я втискиваюсь в нее, словно вторгаюсь в чью-то утробу, из нее вылезают сотни чужих пальцев и хватают меня, сотни чужих ног ставят мне подножки. Сама масса цепляется за меня какими-то отростками. Если я упаду или просто остановлюсь – это будет конец. Оно поглотит меня и переварит, сделает частью себя. Все, что мне нужно – продолжать продираться вперед. Канистра мешает, я спотыкаюсь и торможу. Еще немного, и я буду готов сдаться.
Еще немного, и я буду на месте. Я уверен, осталась еще пара шагов.
Чьи-то пальцы влезают в дыру в моем черепе, выскабливают мозг и отламывают куски черепа, расширяя рану.
Кто-то втыкает нож в мою голень, и я едва не падаю, давлюсь криком. Если я закричу, масса заползет мне в рот.
Масса шепчет. Лихорадочно, словно читает изгоняющую молитву для дьявола. Она что, боится?
Я тоже боюсь. В этом мы равны.
Идти становится все тяжелее. В меня втыкают ножи, меня царапают ногтями, мне выдирают волосы. Хватают за ноги, пытаются вырвать канистру, цепляются за мое несчастное пальто. Чей-то палец пытается выдавить мне глаз.
За секунду до того, как я сдался, мои руки, продирающие путь вперед, проваливаются в пустоту. Вот он. Эпицентр. Глаз шторма.
Я вхожу в него, побитый, израненный и истекающий кровью. Не уверен, что на моем теле осталось хоть одно целое место. Я открываю оставшийся глаз и осматриваюсь.
Эпицентр – это небольшой кусок комнаты, посреди которого стоит маленький кофейный столик. Посреди кофейного столика стоит кружка. Обычная кружка, от которой тянутся в разные стороны красные, пульсирующие нити. Одни шире, другие – уже. Вены и артерии чего-то чуждого и большого. Заглянув в кружку, я вижу кофе, заросшее белой плесенью.
…
Он всегда был очень аккуратен. Всегда, но не сегодня, ведь сегодня произошло то, чего не было в планах: он почти проспал свой самолет. Все из-за его тревожности: когда происходило что-то, что вырывает его из лона повседневной рутины, он не может спать. В ночь перед вылетом, запланированным на шесть вечера, он спал всего около трех часов, да и то поверхностно, так что, по своему обыкновению, проснувшись в восемь утра, он был разбит, но верить в это не хотел. Он принял контрастный душ, открыл окна, сделал себе на завтрак кашу и сварил кофе, налив его в свою любимую кружку с кото-единорогом, старательно внушая себе, что он свеж, бодр и хорошо себя чувствует. Это было не так. Он жутко хотел спать и у него болела голова. Все вещи были тщательно уложены в чемодан со вчерашнего вечера, документы лежали в рюкзаке, все проверено уже десятки раз, а заниматься обычными повседневными вещами не было ни сил, ни желания, так что он решил присесть на диван и посмотреть телевизор. А потом, незаметно для самого себя, уснул, даже не успев поставить будильник.
Проснулся он в четыре часа дня, все такой же разбитый и с еще более больной головой. Взглянув на часы, он едва не схватил паническую атаку: он планировал в это время уже быть в аэропорту, чтоб спокойно собраться с мыслями, разобраться, как и где проходить регистрацию и чтоб совершенно точно никуда не опоздать. Он всегда был не особо везуч, с ним постоянно происходило что-то непредвиденное, так что он всегда старался приходить в места, куда ему нужно было к определенному времени, сильно раньше. Он быстро вызвал такси и выбежал из квартиры со своим чемоданом и рюкзаком. В машине, везущей его к аэропорту, он еще несколько раз перепроверил свой багаж, на месте прошел регистрацию и вовремя попал на самолет. Во время перелета он был спокоен. Он даже не вспомнил про то, что на его столе, напротив незакрытого окна, осталась его любимая кружка с недопитым кофе.
Через несколько дней в химическом предприятии за городом из-за еще одной глупой случайности произошла утечка, и в воздух города были выброшены частицы того, что ученые назвали Нулевым Персонажем. Как и в герметичной лаборатории, где до этого над ним проводились эксперименты, он никак не взаимодействовал с другими организмами, не вызывал неизвестных болезней, попадая в легкие людей и животных, не встраивался в ДНК, не размножался на слизистых, не поражал растения. Не делал ничего, что делают обычные микроорганизмы для выживания своей популяции. Ему было вообще все равно на выживание. Скорее всего, он бы просто осел на городских поверхностях и был бы уничтожен, когда правительственные самолеты, пролетая над городом, распыляли дезинфицирующие вещества.
Но в день утечки ветер дул в сторону той самой квартиры, чей хозяин в спешке забыл закрыть окно и убрать кружку с недопитым кофе. К этому времени в кофе уже поселился грибок, пятнами пушистой белизны расходясь по черной поверхности.
Две глупые случайности нашли друг друга, и попавшая в эту кружку залетная частичка Нулевого Персонажа нашла в этой плесени хорошее пристанище, неожиданно начав с ней взаимодействие.
Вскоре жильцы дома начали плохо себя чувствовать. Первое время они списывали все на простуду, аллергию и грипп. Они сильно кашляли, у них болели головы и поднималась температура, но они не предавали этому значения, даже если всю жизнь были ипохондриками. Напротив, вместо того, чтоб оставаться дома и лечиться, они начали гулять по всему городу, раздражая всех вокруг своим громким и надрывным кашлем. А потом все жильцы собрались на крыше и дружно умерли, а их тела поросли красным мицелием, чьи споры разносились ветром. Город был обречен.
…
Открыв свои глаза, он увидел сидящего на полу мужчину. Мужчина надрывно, безумно смеялся, обнимая свои колени. Когда хозяин квартиры испуганно вскакивал со своего дивана, в его голове мельком проскочила мысль: "Так и думал, что что-то плохое случится в день вылета"
- Что вы тут делаете?!
Незваный гость даже не посмотрел на него, только вытащил из-под своего окровавленного пальто револьвер и направил его ствол на хозяина.
- Столько всего произошло, столько людей погибло из-за сраной плесени в кружке…
- Что?
- Я тоже часто забываю помыть кружку, и она зарастает. Думаю, у многих такое случается. Это обычная бытовая ситуация. Как мало нужно, чтоб уничтожить мир, всего пара случайностей… Какая же это все хуйня. Полный бред.
Гость медленно, с трудом, поднялся и взялся за рукоять большой и грязной канистры, что стояла за ним. Когда он открыл крышку, в нос хозяину квартиры ударил запах бензина.
- Что вы делаете?
- Заткнись нахуй.
Морщась от боли, гость поднял канистру и облил стол бензином. Вылил все, что было, налив полную кружку жидкого пламени, расплескивая его по полу и создавая миниатюрные, разноцветные моря на паркете. Когда канистра опустела, он отбросил её в сторону и достал из кармана пачку сигарет. Измятая и грязная, она хранила в себе последнюю, которую гость взял в свои пальцы и вставил в рот. Смятая пачка полетела в угол, вместо неё из кармана появилась кремниевая зажигалка. Китайская, с желтым прозрачным корпусом, какие продаются в любом супермаркете. Гость пару раз чиркнул колесиком, выбивая огонь, и поджег конец сигареты, после чего глубоко затянулся, запрокинув голову и уставившись на белый потолок. Выдохнул вонючий дым, серым туманом расползающийся по комнате. Затянулся еще раз и грустно чему-то улыбнулся.
- За тебя, Саймон.
Хозяин квартиры в ужасе наблюдал за этим. Страх сковал его тело. Он понимал, к чему все идет, но не мог ничего сделать.
- П-пожалуйста, не надо…
Гость взглянул на него, выдыхая из носа дым, и сказал:
- Странно. С каких пор я вообще курю?
После чего бросил сигарету в бензиновое море.
…
Спускаясь по лестнице, я слышу крики и шум разгорающегося пожара. Слышу, как хлопают двери, слышу топот ног, бегущих рядом со мной. Но ничего этого нет. Ничего. Дом пуст. Тут больше никого нет. Никогда не будет. Меня тут тоже быть не должно. В этом мире я стал лишним.
Мне плохо и больно. Каждый шаг дается с трудом. Пространство вокруг лихорадит, бросает от гиперреализма в абстракции, хотя внешне ничего не меняется.
Выйдя из подъезда, я падаю в снег и ощущаю его холод так, будто он настоящий. Надо мной ночное небо, с которого падают крупные снежинки, и дом, полный горящей заразы. В нем беспорядочно гаснут и загораются окна, будто передают мне шифр, который я не в состоянии постичь. Вокруг меня толпятся тени. Бесплотные и рассыпающиеся, стоит на них взглянуть, но боковым зрением я их вижу.
Что из всего этого было правдой? Я пытаюсь вспомнить, когда все происходящее не казалась сном, но не могу. Сон был со мной всю жизнь. Мир тускнеет, а я растворяюсь в этом полумраке. Я просыпаюсь? Кем я буду, когда проснусь? Кто я на самом деле? Был ли в этом смысл? Миллион вопросов без намека на ответ. Я устал. Я не спал уже целую вечность.
Моя личность вытекает из дыры в черепе и впитывается в свежий снег. Я распадаюсь, забываю все. Все покрывается туманом. Я не могу уловить сути.
Асфальт вдруг становится мягким и податливым, как йогурт. Он поглощает меня. Обнимает. Я проваливаюсь.
Я закрываю глаза.
Конец эпизода
