Предложение лечь спать, конечно, от него исходило, но сам Игорь смог заснуть только под утро, и то снилась ему какая-то муть. Разлепив глаза на рассвете даже сложно было понять, правда ли всё, что случилось вчера. И тяжелые, словно обух топора, воспоминания обрушились на голову. Гром потом долго лежал, тупо глядя в потолок, изучая трещины, наблюдая, как колышутся тенёта. Почти всё это время он пытался придумать, что и как надо будет сказать. Хотя, что тут скажешь?… Мозг словно издевался, выкидывая раз за разом целое слайдшоу из вчерашних событий. Причем самые жесткие моменты: вот перепуганные голубые глаза, что даже веко нервно дергается, вот исказившееся в страхе лицо, бледнее, чем было. Вот он просит, умоляет буквально, дать ему объяснить. Но Гром как всегда прёт, как паровоз. Он-то уже сделал выводы, нафига что-то там выслушивать, правильно?
А потом и вовсе мерзкие моменты перед глазами вспыхнули: как Серёжа от него шарахнулся, как он его повалил на пол. Причем повалил и заломал так, будто тот способен на сопротивление. Игорь приложил ладонь к глазам, будто это могло отогнать навязчивые видения. Сам теперь прекрасно отдавал себе отчет, что сделал это со злости, а не из необходимости. Отец же всегда говорил, что нужно думать, так какого ж хрена он в этот момент решил выключить мозги? Достаточно было за руку его схватить и забрать телефон, так зачем он вообще его скрутил? Нашел на кого нападать, бля, — на доходягу под таблосами. Перепугал его до полусмерти, что он буквально скрутился на полу, боясь пошевелиться, поджимал ноги, обхватывал голову, чтобы только не ударили…
Мог бы и дальше себя так изводить, но уже было утро в самом разгаре и пора было бы готовить завтрак, пусть ему кусок в горло не лезет, но Разумовскому точно нужно поесть, а заодно и поговорить…
Игорь приготовил наскоро завтрак, который сегодня ему как на зло абсолютно не давался. Яйцо он выронил мимо сковороды, вода из чайника плеснулась мимо кружки и стекла с края стола на пол, хлеб порезался криво и отломился неровными кусками. Будто первоклассник готовил. Но уж как есть.
Пошёл к Разумовскому, чтобы позвать завтракать. Тот его, наверное, теперь ненавидит и презирает… что ж, имеет полное право. Гром и сам себя за содеянное презирал. Правда всё оказалось ещё хуже. Сергей уже не спал, просто тихо лежал, глядя куда-то сквозь пространство, поэтому, когда мужчина подошел ближе, он заметно вздрогнул и даже опасливо прикрыл глаза, будто Игорь подошел, чтобы ударить.
— Не бойся, я… я просто хотел позвать на завтрак… я там приготовил, — неловко пробасил Игорь, горько поджав губы. Мысленно саркастично поздравил сам себя, что вновь превратился в монстра в его глазах. Разумовский осторожно кивнул и послушно выбрался из кровати. Позже выяснилось, что дела обстояли ещё хуже, чем он предполагал — парень не просто обиженно молчал, он… просто молчал! Будто разговаривать разучился. Опасливо косился и испуганно молчал, заставляя Игоря ненавидеть себя с новой силой. Никакие попытки вывести на беседу не увенчались успехом, он только становился более беспокойным, кусал губы, до белых костяшек сплетал пальцы и нервно моргал. Более того, на тонких запястьях он увидел уродливые браслеты синяков, которые сейчас приняли фиолетово-бордовый оттенок. И до этого-то есть не особо хотелось, а теперь и действительно кусок в горло не лез. Ели в молчании, которое Гром пытался неловко разбавить. Безуспешно. Кажется Серёжа против воли затолкал в себя еду и теперь сидел в нерешительности за столом, не зная, можно уже уйти или нет.
— Ты позавтракал? — решил помочь он. Получил в ответ кивок. — Тогда иди сядь пока на диван. Я уберу тут и подойду…
Серёжа обреченно поплелся в гостиную и действительно сидел там, пока Игорь занимался посудой. Вернулся он с мазью от ушибов, больше ничего не смог придумать. Да и чем тут поможешь? Понятно, что синяки и так сойдут, но… не сделать с этим совсем ничего было невыносимо. Игорь сел рядом, заставив Разумовского подобраться.
— Это… дай руки, — негромко попросил мужчина.
Тот несмело выставил их вперёд, ладонями вверх, будто демонстрируя, что у него ничего нет, а потом затравленно наблюдал, как Гром берет его за руку выше запястья и пододвигает к себе, попутно откручивая какой-то тюбик. Серёжа невольно дернул рукой, по старой памяти опасаясь любых непонятных медикаментов, которые с ним так или иначе соприкасались.
— Да это мазь от ушибов, — глухо пояснил Игорь, помедлив, чтобы не пугать ещё больше. — Я осторожно…
Он и правда с превеликой осторожностью, самыми кончиками пальцев нанес гелеобразную субстанцию на кровоподтеки. Серёжа сидел смирно, казалось еле дышал.
— Кхм… ещё где-нибудь есть?
Он покачал головой, не поднимая взгляда.
— Не, ну серьезно, — попробовал Гром ещё раз. — Где ещё?
Парень пожевал губу и нехотя приподнял сбоку футболку, демонстрируя внушительный синяк на ребрах. Хотелось дать себе такого леща, чтобы в глазах потемнело. Игорь нахмурился и прикоснулся к расплывшемуся кровоподтеку. Разумовский вздрогнул и кое-как подавил в себе желание вовсе соскочить с дивана.
— Извини, я не хотел… — стоило бы это не про синяк сказать, а про вчерашнее, но стыд связывал язык получше неспелой хурмы. — Потерпи немного, я намажу…
От напряжения аж у самого начали пальцы подрагивать, особенно когда замечал, как болезненно искажается лицо, когда он нечаянно чуть сильнее прижимал их к потемневшей коже.
Разумовский с видимым облегчением опустил футболку, когда Игорь закончил, и тут же шмыгнул к себе, как только получил на то «разрешение».
Что он наделал?… Могло ли случиться так, что эта его ошибка, привычная уже поспешность суждений, стала роковой? Вдруг теперь Разумовский сломался окончательно, что даже речь утратил? Хотелось зажмуриться, оказаться во вчерашнем дне и сделать всё иначе. Спокойно попросить всё объяснить. Не пугать и не говорить вперёд него. И уж точно не заламывать на полу до синяков.
В голове раздался фантомный голос отца:
«Игорь, я тебя учил думать, а не додумывать. Видишь разницу?»
«Вижу, пап… А что теперь делать-то?»
«Исправлять…»
Да… надо было исправлять. Как угодно. Уж Игорь постарается.
Конец эпизода
