Игорь пытался незаметно вытащить Волкова в зону окна, чтобы снайпер смог прикрыть. Главное было потянуть немного время. Правда в нужную зону он добрался чуть позже, и гад успел выстрелить первым. Гром уже ожидал ощутить сокрушительный удар в грудь, а вместо этого перед лицом мелькнул рыжий всполох волос, а потом тело Разумовского буквально впечаталось в него. Почти в эту же секунду послышался глухой стук, и Волков упал замертво в нескольких метрах от них. Майор шокировано опустил взгляд, подхватывая сползавшее по нему тело.
— Ты… Серёж… ты дурак?.. Я же в бронике! Ты че творишь-то?!.. Бляяя… — страх вперемешку с гневом исказили лицо. Как ему вообще в дурную рыжую башку взбрело прыгать под пули перед ним?! Спасатель хренов!
Но потом злости пришлось отступить. Худое тело в руках судорожно вздрагивало, под ладонью, которой он придерживал его за спину, расползалась горячая, липкая влага. Густой запах крови ударил в нос. Серёжа страшно, задушенно хрипел, а изо рта с булькающим звуком и кашлем выплеснулась кровь, окрашивая губы и подбородок. Он смотрел на Игоря растерянно и испуганно, грудная клетка рвано вздымалась и тут же опадала. Рот открывался, но говорить не получалось, только исторгать из себя леденящий душу поток прерывистых звуков.
Игоря охватило отвратительное чувство дежавю. Такого просто не могло произойти. Не снова. И если тогда они были друг другу совсем чужие, враги, ставшие союзниками, ради спасения чужих жизней, то сейчас… Сейчас он не был готов к тому, чтобы Разумовский умирал у него на руках. Всё же только начало налаживаться… Что за дебильная жизненная ирония? Нет, так не может всё закончиться. В тот раз не умер и сейчас пусть только попробует!
— Тихо, тихо… всё хорошо, слышишь? — интересно, это он себе говорит или всё-таки пытается убедить Серёжу? Голубые глаза неотрывно следили за ним, распахнувшиеся в ужасе от нехватки воздуха и обжигающей резкой боли. Гром как мог осторожно опустил его на пол, прислонив к старинным деревянным ящикам, заколоченным железными пластинами. Парень зажмурился и издал жалобный хриплый вскрик, когда удалось его усадить. Игорь тут же отвёл края ветровки на груди; раны не было, значит не сквозное, пуля где-то внутри…
Серёжа всё пытался оглянуться, но тело скручивал болезненный спазм при любой попытке, левая сторона груди будто онемела и одновременно горела, не давая сделать вздох.
— Серёжа, на меня смотри, хорошо? — Гром попытался взять себя в руки, мысленно обматерив всю команду, которая слишком долго пробирается в здание, хотя по факту прошло меньше минуты. Время рядом с раненным человеком утекало так же быстро, как и кровь. Почти в это же мгновение послышался шум машин, вой сирен и громкий топот нескольких десятков ног, которые уже устремились в здание.
— Иг… рь… — кое-как невнятно вытолкнул он имя. — О…лег… он…
— Он тебя больше не тронет, — уверенно произнёс Гром. Однако Серёжу это вовсе не успокоило, он начал ещё судорожнее хватать ртом воздух, пытаться привстать, выплеснув на подбородок и одежду новую порцию крови. В глазах застыли слёзы, проливаясь вместе с сиплыми рыданиями.
— Ш-ш-ш, Серёж, тише, послушай меня, — он взял его лицо в ладони, пачкая щеку его же кровью. — Тебе нельзя двигаться и говорить. Дыши ровнее. Сейчас тебе нужно думать только об этом, хорошо?
Но рыжий просто бесконтрольно трясся в руках, бледнея с каждой секундой.
— Ты меня спас, понимаешь? — надо было срочно что-то сказать. — Если бы ты меня не толкнул, то пуля бы точно в шею прилетела… А теперь… теперь дай мне позаботиться о тебе, оставайся со мной, хорошо? Нет-нет, Серёж, не закрывай глаза! Нельзя… держись, родной, сейчас тебе помогут… блядь, да где там они?! — Гром готов был убить всех за нерасторопность. Парень был на грани, он уже едва мог держать глаза открытыми, стал совсем ледяным на ощупь и губы приняли нехороший оттенок. Как раз когда он начал заваливаться набок, размазывая бурый след по грязному дереву, бетонные своды бывшего завода заполнились какофонией звуков подмоги.
Вмиг в огромном пространстве стало тесно и суетно. Игоря оттеснили от потерявшего сознание Разумовского, и ему осталось только обеспокоено выглядывать из-за плеча. Бригада действовала максимально слаженно и быстро: осмотрели, одним движением переложили на носилки и надели кислородную маску. Майор различал только отдельные фразы: что давление упало, что сатурация низкая и пульс нитевидный. И пока он пытался расслышать что-то важное, быстрым шагом припустив за медиками, его всё пытался перехватить какой-то ФСБшник, которому приспичило именно сейчас что-то выяснить. Наконец он вообще уперся ему рукой в грудь, преграждая дорогу.
— ДА ЧТО, БЛЯДЬ, ЧТО?! Отъебись ты от меня! — Заорал Гром, впервые переведя на него взгляд.
— Майор, ты берега не…
— Я реально въебу сейчас, — рыкнул Игорь и отпихнул его в сторону. Крикнул уже догоняя бригаду: — Всё в отчете будет, мне в больницу надо! Димка, разберись…
Подоспевший Дубин озадаченно и взволнованно проводил его взглядом: с чем ему разобраться-то? С рассвирепевшим силовиком?… Он даже не успел путём понять, что там с Сергеем… Но раз забрали и надели маску, значит жив. Оставалось надеяться, что так и будет.
Дима медленно подошел к трупу, распростертому на полу. От головы растекалась чернеющая лужа, взгляд голубых глаз, застывший и потускневший, бессмысленно смотрел сквозь потолок. Находясь рядом даже с мертвым Волковым, по коже прошелся мороз. Наверное такое же чувство можно испытать, если приблизиться к настоящему подстреленному волку: хоть и понимаешь, что уже не нападет, но всё равно робеешь. Даже не верилось, что его история закончилась. В какой-то момент он казался неуязвимым, неуловимым и каким-то до абсурдного киношным злодеем. Даже от Разумовского не было такого ощущения, когда они поймали его в костюме Чумного Доктора.
— Лейтенант, хер ли ты вылупился? Работаем! Работаем!
Кто-то гаркнул рядом, и вывел Диму из непродолжительного оцепенения. Пришлось в самом деле отбросить всю лирику и заняться делом, да ещё прикрыть Игоря, которому сейчас не до формальностей.
***
Этот проклятый завод находился за тридевять земель, реанимационная машина впереди неслась на всех парусах, выхватывая фарами почти пустынное шоссе, которое черневшей лентой кривилось среди леса и полей. Игорь прыгнул в первую попавшуюся служебку и рванул вслед за желтой машиной с проблесковым маячком. Пальцы до боли впились в руль, взгляд исподлобья буравил створчатые двери реанимобиля, за которыми сейчас каждую секунду боролись за жизнь. Интересно, Серёжа пришел в сознание? Напугался, наверное, увидев вокруг столько медиков и аппаратуры… Игорю хотелось думать, что он пришел в себя. Хотя конечно было очевидно, что это так же вероятно, как и появление крутой клиники прямо посреди рапсового поля. Страшная мысль о том, что они просто могут не успеть оказать помощь тупо из-за расстояния, буквально выворачивала душу. Ну какой же Разумовский дурак! Что за дебильная привычка кругом подставляться и лезть на рожон?! Сейчас бы уже вместе домой ехали, а теперь что?
Спустя ещё километров двадцать скорая начала съезжать с главной дороги, которая вела в центр, и поехала куда-то вглубь маленького городка, а может это просто был какой-то район на самой окраине Питера, в темноте Игорь не мог узнать это место.
— Что за нахер?… Куда поехали-то, алё?! — стало тревожно и не по себе. То что они съехали с трассы в какую-то жопу мира явно не предвещало ничего хорошего. Ладони вспотели, пришлось поочередно обтереть их о джинсы и снова вцепиться в руль, стараясь не отставать от яркой машины впереди.
Гонка продолжалась еще минут десять, пока, наконец, за очередным поворотом не показалось неказистого вида трёхэтажное здание. Строили его, очевидно, лет шестьдесят-семьдесят назад, чего только стоят деревянные оконные рамы… только на одном этаже, слева, часть была заменена на пластиковые окна, даже ещё монтажная пена торчала между откосами и рамой. Крыльцо убитое, с довольно крутым пандусом. Лампа над дверью светила грязным, желтым светом. Напросвет в ней виднелись дохлые мухи и мотыльки, оставшиеся внутри пыльного плафона. Если бы кое-где в коридорах не горел свет, а в одном из помещений не светилась ультрафиолетовая лампа, Игорь бы подумал, что это бывшая больница.
Но реанимобиль остановился, и задние двери распахнулись, явно готовясь к тому, что сейчас медики будут выкатывать носилки. Гром пулей вылетел из машины в секунду оказавшись рядом.
— Вы угораете? Почему сюда? Даже до Ленинградской областной же недолго осталось… — он старался не стоять на пути, но маячил за их спинами.
— Не довезем, — коротко бросили ему и спешно вытащили носилки.
Гром оторопело застыл, беспомощно наблюдая, как мимо уносят Разумовского. Из-за кислородной маски виднелось безжизненное лицо, голова покачивалась в такт шагам и в целом он выглядел мёртвым. Внутри всё скрутилось, замёрзло и обожгло одновременно. Всё это как будто не к добру. Судя по всему Сергей был на грани жизни и смерти, и спасать его будут в какой-то полузаброшенной больнице на окраине района. К сомнительной атмосфере добавился лай собак, эхом отдававшийся в ночной тишине.
Гром ринулся следом, прикрикнул на охранника, который начал задавать лишние вопросы, неотрывно следил за бледной рукой, из которой торчал катетер и капельница. А потом внезапно двустворчатые двери коридора заперлись перед ним, отрезая путь. Он остался в пустом коридоре. Вокруг было тихо. Слишком резко и слишком тихо. Он теперь слышал свое сбившееся дыхание, да жужжание продолговатых люминесцентных ламп. То ли они и правда гудели, как трансформаторная будка, то ли у Игоря обострился слух, но звук был ужасно назойливым. Он стоял, словно врезался в преграду на полном ходу, перевёл взгляд на чернеющее окно, где почти не было видно улицы, только призрачное отражение коридора и растерянные лицо самого Грома. Это отражение застало его врасплох — он вовсе не ожидал увидеть у себя такое выражение лица: осунувшееся, с растерянными, обеспокоенными глазами и нахмуренным лбом.
Игорь отвернулся и сел на деревянную лавку, уткнувшись локтями в колени. В пустом коридоре взгляду не за что было зацепиться, поэтому он бездумно изучал корявое, пыльное алоэ в уродливом пластиковом горшке. Время потянулось невыносимо медленно. В голове роились мысли, но при этом какую-то одну не получалось ухватить и додумать до конца, некоторые он сам отметал.
Прошло, наверное, полчаса, когда мимо пробежали то ли врачи, то ли младший персонал, Игорь не успел понять. Просто поднялся и проводил их тревожным взглядом, спросить ничего не успел, да и вряд ли бы кто-то ответил.
Нехорошо это…
Он подошел к огромным створчатым дверям, над которыми горела лампочка «НЕ ВХОДИТЬ». Прислушался. Ничего не разобрать. Да и вряд ли операционная находилась прямо у входа. Пришлось сесть обратно. В кармане завибрировал телефон, оказалось, что это Дима отправил смс, чтобы узнать, где они и как. Гром зашел в карты, посмотрел, по какому адресу находится и скинул ему. Коротко написал, что идёт операция, и он ничего не знает. Следом позвонила тётя Лена. Сообщения она почти никогда не писала, ей так сподручнее.
— Господи, Игорь, как вы там? Живы? По новостям сейчас ничего толком не сказали, я вся на нервах, не знаю, куда бежать и где вас искать, — голос её звучал измученным от переживаний. Поэтому сам Гром старался звучать спокойнее.
— Тёть Лен, вы успокойтесь, нормально всё, вытащили Серёгу.
— Ой, слава богу! Бедный мальчик, сколько всего ему пришлось натерпеться, — сочувственно произнесла Прокопенко, и наверняка прижала руку к груди. Игорь отчетливо представлял, как она сидит полубоком за столом в кухне. — Ты не пострадал, Игорёш? Ему ничего не сделали? Не ранен?
Гром тяжело вздохнул. Как тут соврать? Да и, что если он…
— Я в порядке, а Серёжа… мы в больнице сейчас. Он в операционной. Вы только не переживайте, ему помогут, всё нормально будет. Как операция закончится, я вам позвоню, хорошо? — как можно увереннее тихо ответил Игорь.
— Как в операционной?.. Почему?.. — упавшим голосом переспросила женщина.
— Да этот балбес от пули меня закрыл, — проворчал майор, всё ещё пылая праведным гневом по этому поводу. — На мне броник был, я бы максимум сломанным ребром отделался, а он пулю словил, но живой. Сейчас его залатают и в палату переведут.
— Да как же так?.. Ужас какой, господи, — она приложила пальцы к губам. — Игорёш, родненький, ты мне сразу позвони, хорошо? Я спать ложиться не буду.
— Вы успокоительное обязательно примите, тёть Лен, и лишнего не думайте. Всё обойдётся. У Разумовского девять жизней, как у кошки. Ничего ему не сделается.
Хоть он это и сказал, но прошло уже больше трех часов, а из операционной так никто и не вышел. Небо на горизонте прочертило тонкую, синеватую полоску, подплавив черноту. Игорь впал в оцепенение. Настолько устал тревожиться, что просто замер и будто влип в холодную стену позади. За окном начали виднеться очертания пятиэтажек и голых берез. Казалось бы с рассветом обычно становится спокойнее, будто ужас ночи отпускает и всё кажется не таким безнадежным.
Но не сейчас.
Страшное безмолвие из-за дверей оперблока нагоняло щемящее, тягучее чувство отчаяния. И с каждым новым оттенком небесного градиента это ощущение лишь усиливалось.
Что он будет делать, если ему выйдут и сообщат, что Серёга… что Серёги больше нет?.. Что он почувствует? Что скажет? Как вернется в квартиру, в которой никогда никого постороннего не мыслил, кроме Юли, а теперь привык к тому, что там Серёжа всегда?.. Забавно, что суммарно он с ним уже намного дольше прожил, чем с кем-либо, не считая студенческие годы. Хотел спасти, а по итогу вот что вышло…
Ненависть к Волкову снова вцепилась в горло. Какую же дорогую цену пришлось заплатить, чтобы остановить его. Фёдор Иванович… а теперь ещё и Серёжка…
Но потом он оборвал сам себя. Рано ведь ещё так про Разумовского думать! Он же хлипкий, но живучий. Даже удивительно, как человек его ментального склада и физических данных смог держаться так долго. Если кто и выглядел обманчиво, так это Рыжий. Первый раз он его удивил, когда ринулся договариваться с бандитами в казино, а потом… а потом он еще много раз его удивлял своей стойкостью. И чем больше он боролся, тем сильнее в Игоре разгоралось желание помочь и прикрыть.
***
Тревожный рассвет растворял ночное небо, словно кислота: оно истончилось, выцвело и постепенно испарилось в вышине. Единственное, что Игорь сейчас чувствовал — как мышцы спины ломит и жжёт, как ноги затекли в таком положении, но никак не мог заставить себя пошевелиться. Он превратился в каменное изваяние, будто если нарушит это обездвиженное затишье, события будет уже не остановить, и придется столкнуться с чем-то, к чему он вовсе не готов. Правда вскоре отделение немного ожило. Сонные медсестры и санитарки неспешно ходили по коридорам, заглядывали в палаты, чтобы измерить давление, поставить необходимые уколы и раздать таблетки. Пара таких прицепились к нему с настойчивым желанием что-то сделать с его явно раненной ногой. Признаться, Игорь напрочь забыл, что сидит в окровавленных джинсах, где в бедро, во время драки, вошел нож. Но уходить отсюда в перевязочную казалось чем-то настолько неважным и неуместным, что он просто отказался. В какой-то момент даже повысил голос, когда девушка заговорила с ним, будто он тупой, непослушный ребёнок. Потом она закатила глаза и ушла. Вернулась, правда, и принесла с собой элементарное: перекись и бинт. Хоть так… поверхностно что-то сделать. Гром едва ли обратил внимание, что она там делает, просто буркнул спасибо, когда девушка поднялась и отошла с неодобрительным видом.
Сам Игорь совершенно потерялся во времени. Возможно прошла уже неделя, и он покрылся пылью и заржавел. И вот, когда он вовсе этого не ожидал, дверь в оперблок дернулась и резко открылась. Из неё повалили уставшие, совершенно измотанные медики. Гром понятия не имел, кто из них анестезиолог, а кто медбрат, однако хирургов можно было узнать. Странно, но у них буквально было на лице написано, что именно они проводят операции. Один мужчина высокий, худощавый, с кустистыми бровями и совершенно лысый, а второй — коренастый и с огромными ручищами.
Если до этого Игорю казалось, что он не разогнётся, то стоило их увидеть, как он мгновенно оказался на ногах и в секунду очутился рядом.
— Скажите, как операция прошла? Он жив? Как он? — хриплым, непослушным голосом проскрипел мужчина.
— А вы кто? — голос у высокого оказался басовитый и такой же уставший, как и его глаза.
— Я… Майор Игорь Гром и… и опекун Сергея Разумовского, вы сейчас его оперировали, — пришлось собрать в кулак всё спокойствие, чтобы не сгрести врача за халат, и не встряхнуть, требуя немедленного ответа.
— Понятно, — врач кивнул. Второй, который пониже, пожал коллеге руку, сказал, что в ординаторской подождёт и ушел. Терпение Грома шло по швам. Но хирург, наконец-то, вернулся к разговору. — В общем, состояние тяжелое.
Эта новость одновременно обрадовала и напугала. Очевидно, что Сергей жив, но… в тяжелом состоянии? Не стабильно тяжелом, просто в тяжелом…
— Серьезные повреждения? Потерял много крови? — с трудом сглотнул Игорь, сжимая в руке кепку.
— Ранение сложное, выполнили репозицию осколков ребер, путем остеосинтеза. Левое легкое сильно пострадало, но с этим тоже справились.
— Но?.. — догадался Игорь.
— Дважды была остановка сердца, первый раз по дороге, второй раз во время операции, — вздохнул врач. — У него слабый, истощенный организм. Сердце в плохом состоянии. Надо будет ещё исследования провести, вероятно уже переносил инфаркт. Если состояние стабилизируется, то ему понадобится хорошее лечение и долгая реабилитация. Но пока прогнозы давать сложно. Сейчас он в реанимации под усиленным наблюдением.
— Ясно… — бесцветно ответил мужчина, всё это время невидящим взглядом прожигая плинтус, который виднелся в дверном проеме. — Вы хоть скажите, какие шансы?…
— Пятьдесят на пятьдесят у него шансы, — прямолинейно заявил хирург. — То что выжил — уже чудо. Ему, судя по всему, вообще на чудеса везет…
— Мне к нему надо, — перебил Гром.
— Куда это? В реанимацию, что ли? — он смерил его таким взглядом, будто пытался понять, в себе ли тот вообще. — Не положено. Дождитесь, пока в палату переведут, а там…
— Да не, вы не поняли, — Игорь старался на повышать голос, но видит бог, ему стоило больших усилий объяснять спокойно. — Он был в плену у опасных террористов. Один ликвидирован, а двое скрылись в неизвестном направлении. Есть вероятность, что они захотят закончить начатое. Разумовский является ценным свидетелем и должен быть под защитой. Скажите, че мне там надо напялить на себя, но видеть его мне нужно совершенно точно.
Для убедительности вытащил удостоверение и поднял его на уровень глаз. Усталые зеленые глаза, с огромными мешками под ними, нехотя скользнули по строчкам ксивы. Хирург тяжело вздохнул. В этом вздохе сконцентрировалась вся усталость, раздражение и безвыходность. Возможно, если бы не многочасовая, сложнейшая операция, он бы поспорил, но с другой стороны… ему еще убийств в отделении не хватало, вместе с разъяренными ментами.
— Значит так, товарищ майор, — он выделил обращение, сложив руки на животе. — В реанимацию посторонних не просто так не пускают, но раз уж у нас тут такое дело… криминал… Вы хотя бы режим не нарушайте.
— А я… чё я… — растерянно начал Гром.
— Ну Игорь Константинович, вы сейчас в отделении сидите в куртке, без бахил, а ещё в реанимацию рвётесь. У Разумовского вашего иммунитет и так снижен до предела, а сейчас организм в максимально уязвимой позиции — любая инфекция может пошатнуть этот баланс и привести к летальному исходу.
— Да всё, понял, — до Игоря дошло, что в самом деле так нельзя. Удивительно, что ему до сих пор никто замечание не сделал. Наверное вид такой, что медперсонал боялся что-то поперек сказать. — Вы скажите, что где взять и надеть, я хоть в скафандре там сидеть буду.
— Ну… скафандр, положим, не нужен, но шапочку, маску, халат и бахилы — обязательно, — это мужчина говорил уже проходя мимо. Тут же затормозил какую-то брюнетку. — Светочка, вы потом майора Грома пустите к Разумовскому, но только когда он оденется как положено.
— К Разумовскому?.. — женщина взглянула над очками. — Лев Анатолич, так он же в реанимации…
— Да ладно? — наигранно удивился врач, потом жестом дал отмашку, мол, будьте спокойны, я разрешил. — Там ситуация особая. Всё, господа, дальше без меня. Если что, я сегодня остаюсь на смену, но до 15:00, дальше там уже Владислав Владимирович…
У Грома в голове все слова начали замешиваться в липкую кашу. Какой Владислав Владимирович? Какая смена? Почему он до сих пор стоит и слушает это?..
Пришлось быстро сбегать на первый этаж, в открывшуюся аптеку, купить там необходимое обмундирование, сдать, наконец, курку и кепку в гардероб, и только потом вернуться в отделение хирургии. В последний момент он ещё вовремя подумал о бутылочке воды. Горло до того пересохло, что он едва сдерживал кашель. Хотя, по-хорошему, надо бы выпить литр кофе.
***
Перед самым порогом ноги почему-то не шли. Буквально мысленный пинок себе дал, чтобы свернуть в открытую дверь и оказаться на пороге длинной, прямоугольной комнаты с рядом огромных окон по одной стороне и несколькими кроватями в шахматном порядке. Сейчас во всей этой просторной палате была занята лишь одна койка. Человек на ней выглядел маленьким и хрупким, опутанным поводами и трубками, словно в фантастическом фильме.
Игорь постоял несколько минут, будто пытаясь преодолеть невидимую преграду. Потом что-то внутри дернуло, потянуло, словно крючком, болезненно и необратимо. Даже хромать начал, как будто рана впервые осознала себя на его теле и вгрызлась в мышцу. Расстояние в несколько шагов было таким огромным, а каждый шаг звучал оглушительно, создавая странный, диссонансный ритм с писком сердечного монитора.
Остановившись у кровати, майор нерешительно скользнул взглядом по телу на кровати. Сергей не ощущался живым, скорее как собственная восковая копия. Потускневшие волосы были собраны в хвостик и примялись о подушку, лоб прочертили несколько морщинок, а одна залегла между бровями, под глазами образовались вишнёвые тени, тонкие губы смяла трубка для искусственной вентиляции лёгких. Значит сам пока не дышит. Плохо. Тонкие запястья обхватили мягкие ремешки, фиксируя их к краям кровати. Игорь нахмурился, заметив это, внутри поднялась волна негодования. Зачем они это сделали? Он ведь не буйный и не преступник! Потом дошло, что это ради его же блага — наверное, чтобы ненароком не смахнул катетеры для капельниц, а может, чтобы не трогал трубку, когда очнётся. Подумалось, что он наверняка испугается, когда придёт в себя, надо бы быть рядом, а то врач сказал у него и так с сердцем плохо.
Эти мысли носились в голове, будто стараясь заглушить даже минимальное сомнение, что он придёт в себя. Это ж Разумовский. Он столько всего пережил уже, и сейчас обязательно выкарабкается. Не зря же всё это было? Мерзкая мысль больно резала изнутри, что если бы не полез его спасать, то Серёга может и жив бы остался. С другой стороны... перед глазами всплыло его бледное лицо, буквально лучившееся облегчением, когда он увидел Игоря. Он не хотел уезжать, хотел, чтобы Игорь его забрал. Такой ли ценой?..
Гром стоял сейчас над ним и ловил странное чувство дежавю. И года не прошло с тех пор, как он стоял точно так же в палате у кровати Разумовского. Только тогда они были совсем чужие, тогда Игорь пробрался в палату словно вор, не зная что именно его туда привело. А сейчас будто на своём месте. Он неуверенно наклонился и осторожно поддел безвольные пальцы своими, сжал совсем чуть-чуть, а вдруг он почувствует, что не один? Ну, типа как в фильмах. Возьмёт и очнётся сейчас. Гром даже перевёл взгляд на лицо, поверив на секунду в такую возможность. Но нет, пальцы ощущались холодными и безжизненными, ни одна ресничка не дрогнула, а грудь поднималась и опускалась до тошнотворного ровно и искусственно. В целом зрелище было настолько неприятным, что мужчина отпустил его ладонь и отвернулся со вздохом. Он сел на стуле чуть поодаль.
***
Неизвестно, в какой момент нервное истощение взяло верх, и он впервые за почти трое суток провалился в глубокий сон, но подсознание и тогда не позволило отдохнуть. Игорь стоял в какой-то тёмной комнате, вокруг валялась куча хлама, досок, разлитой краски кислотных цветов, повсюду гулял, завывая, ветер и покачивал странного вида лампу, света от которой почему-то будто и не было. А на полу перед ним лежали два человека, у обоих на груди расползалось пятно, а глаза спокойно, но будто с укоризной, смотрели прямо на Игоря.
Отец и Серёга.
Мороз пошёл по коже, прокатываясь от затылка по позвоночнику. Он опустился на колени между ними, переводя растерянный взгляд с одного на другого. Пока парень справа не начал дёргаться и хрипеть. Опять. Господи, почему он должен смотреть на это снова и снова? Сколько можно?..
Правда очень скоро наваждение пропало, и картинка рассеялась в черноте, зато звуки остались и стали отчётливее. Игорь нахмурился, дёрнул одеревеневшим телом, и кое-как разлепил воспалённые глаза. Хрипы и возня ему точно не приснились. Он резко выпрямился и едва не перевернул стул, когда ринулся к Сергею. Парень, казалось, задыхался, беспомощно дёргаясь на кровати, глаза расширились от ужаса, тело дёргалось, пытаясь исторгнуть из себя трубку. Сердечный монитор и ещё какие-то аппараты тревожно запищали. Игорь дёрнулся было позвать на помощь, но по коридору и так раздались скорые шаги. Так что он в два шага оказался у кровати и взял его за руку, ловя панику во взгляде.
— Потерпи, родной, сейчас помогут, — пальцы судорожно сжались в ответ, дёргаясь в путах.
Пришлось отпустить и отойти, чтобы дать пространство налетевшему персоналу. Разумовский тут же скрылся за их спинами и руками. У Игоря у самого зашлось сердце от происходящего — вывалился из одного кошмара в другой.
Но вскоре хриплые звуки и надсадный кашель стихли, эндотрахеальную трубку сменила маска, которая теперь занимала половину лица, и медики постепенно разошлись, когда жизненные показатели стабилизировались. Майора снова попытались мягко выпроводить, мол, отдохнуть и всё такое, но одного взгляда было достаточно, чтобы понять — отсюда он никуда не уйдёт. С именитым Громом спорить не хотелось, тем более история вышла громкая, по новостям уже двое суток трещат, и никто из них не думал, что главные участники заварушки, сразу два знаменитых человека, окажутся в их скромной районной больничке. Откровенно говоря, никому это не было на руку, особенно главврачу.
Когда Игорь убедился, что Разумовский спит, явно при помощи каких-то препаратов, то позволил себе выйти в коридор и набрать Диму. Напарник звучал вымотанным и встревоженным. Сказал, что как раз на пути в больницу и обязательно привезёт Игорю что-то из одежды и еду.
— Ты погоди про еду, — немного раздражённо оборвал Гром. — Что там с сообщниками? Взяли?
— Ушли.
— Как... в смысле? Ты угораешь? — пришлось понизить голос, потому что на секунду возглас отдался эхом от выкрашенных стен.
— Либо Волков успел им послать сообщение, либо они на подъезде неладное заметили. Но по итогу на базу обратно не сунулись. План-перехват результатов не дал, задержали, да не тех.
— Так... а где те?
— Проверяют данные. По предварительной информации им удалось пересечь границу.
— Заебись, — Игорь прикрыл глаза и потёр веки пальцами.
— Игорь... главное, что мы спасли Сергея... и Волкова ликвидировали... А эти... Ну, блин... Ну, хреново, конечно, но...
— Хреново?! Да это не хреново, это пиздец, Дима. Сколько теперь ходить и оглядываться? По-любой же мстить будут.
— Ну и что ты предлагаешь? — тоже вспылил Дубин. — Мы сделали, что смогли, Игорь! Никто их специально на волю не отпускал!
Гром нажал отбой и спрятал телефон в карман безразмерного, застиранного халата. Маску снова пришлось натянуть на нос, чтобы вернуться в палату. И там время окончательно застыло. Игорь сначала наблюдал за дыханием парня, а потом его снова сморил сон.
***
Когда Сергей пришёл в себя, Игорь, к счастью, уже успел переодеться в то, что привёз мрачный, раздражённый Дубин, каким он его не так уж часто видел. И даже перехватил невкусный сэндвич из супермаркета, от которого хлеб прилипал к зубам, как пластилин. Так что чувствовал он себя немного бодрее и просто читал в телефоне свежие сводки, да переписывался с Юлей. Она, конечно, не могла не написать. Разговор не сказать чтобы прям клеился, но за последнее время это их самый длительный диалог. Впрочем, вышел он скомканным и натянутым. Гром как раз сидел, хмуро глядя на экран, когда на кровати послышалась вялая возня. Мужчина вскинул голову и тут же поднялся со стула, оказавшись рядом.
Парень шумно дышал под маской, руки слабо дёргали привязанные запястья, пытаясь освободиться. Как Игорь и предполагал, он спросонья ничего не понял и, видимо, запаниковал. Он и его не сразу узнал в маске, шапочке и халате, успокоил только знакомый низковатый голос.
— Серёжа... Серёж, тихо-тихо, всё в порядке, это я, — голос звучал спокойно и уверенно, мгновенно прекращая тихую панику. — Я отвяжу тебе руки, только не смахни маску и катетеры, лады?
Парень медленно моргнул, соглашаясь. Игорь тут же отцепил мягкие ремешки, и по лицу Разумовского пробежало облегчение. Мужчина подтянул стул и сел поближе.
— Давай, поправляйся скорее и я заберу тебя домой, — Игорь знал, что он больше всего хочет услышать именно это. Наверняка уже успел за первые две минуты распереживаться. Голубые глаза из-под полуопущенных век заторможенно смотрел в лицо, скрытое маской, потом постепенно снова закрылись, и Серёжа расслабленно задремал.
***
Конечно глупо было надеяться, что Разумовский просто придёт в себя и будет потихоньку восстанавливаться. Стоило ему по-настоящему обрести сознание, когда медикаменты перестали удерживать его в ватной клетке, как воспоминания и тяжесть всего произошедшего камнепадом повалились без каких-либо предупреждений. Игорь это понял по глазам почти сразу. Прочитал в них всё. Потом Разумовский и вовсе отвернул голову на другой бок, насколько позволяла маска, и почти беззвучно ронял слёзы в подушку. Игорь погладил его сочувственно по плечу, оставив там ладонь, но парень никак не отреагировал. А что ему сказать? У Игоря не находилось слов утешения. Как и духа спросить, о причине... Волкова жалко?.. Опять себя в чём-то винит?.. Просто больно и страшно?.. Ну, допустим из-за Волкова... и что он должен ему на это сказать?.. Спорить с человеком, у которого дважды останавливалось сердце, доказывая, что его дружок мог и его прикончить, да и вообще непонятно на кой чёрт его утащил — такое себе.
Поэтому Игорь пытался что-то периодически говорить, подбадривать, как мог, но казалось, что парень окончательно ушёл в себя. К нему даже заглядывал психолог из управления, который работает с жертвами и заложниками. Но на контакт он не пошёл совершенно. Это было ожидаемо, хотя и ужасно удручало.
Просвет возник внезапно, и именем ему была Елена Львовна. Сначала её хотели не пускать, но из мягкой и нежной эта женщина умела трансформироваться в настоящую офицерскую жену, которая способна пробить себе дорогу куда угодно. Она не только прошла, но и выгнала Игоря. Тот мгновенно сдался. Во-первых, потому что устал от гнетущего чувства, которое возникло в палате, во-вторых, потому что тёть Лена и правда могла найти слова...
Прокопенко сразу смягчилась, подойдя к кровати больного. Сон у него был поверхностный, поэтому её мягкое касание к его руке тут же заставило открыть глаза. Они удивлённо расширились, стоило ему поймать знакомое лицо в фокус.
— Здравствуй, Серёжа, — тихо и ласково поприветствовала женщина, а потом мягко и нежно провела ладонью по его грязным волосам. Казалось одного этого касания хватило, чтобы подтолкнуть его к краю. Брови дрогнули и нахмурились, глаза быстро наполнились слезами. — Нууу, мой хороший... Я понимаю, правда... Бедный, бедный мальчик, сколько всего на твою долю выпало...
Серёжа зажмурился, стараясь сдерживать всхлип, иначе в груди тут же разольётся жгучая боль. Елена Львовна будто и это знала — положила свою ладонь прямо на сердце и оставила её там, распространяя живое, умиротворяющее тепло.
— Разговаривать тебе нельзя, поэтому ты просто меня послушай, ладно? — она обращалась к нему с сочувственной улыбкой, и продолжила, когда дождалась от него маленького кивка. — Я понимаю, как тебе тяжело. Ты пережил за довольно короткий отрезок жизни слишком много ужасных вещей. Мало кому выпадает столько горя. И при этом ты остался таким светлым, добрым и приятным человеком. Мы... не в силах отвечать за действия других людей. И с кем нас жизнь сводит мы тоже не всегда знаем.
Щемящее чувство царапающими осколками перекатывалось внутри, но он сосредоточил всё своё внимание на словах Елены Львовны, неотрывно следя за ней взглядом. А она продолжала ласково гладить по тусклым рыжим прядям и смотреть на него так, как никто и никогда ещё на него не смотрел. Это была не просто жалость или сочувствие, это было настоящее сострадание и принятие, желание подарить своё тепло.
— Он был твоим другом и этого ничто не изменит, — осторожно начала она. — Я верю, что у тебя есть причины с добром вспоминать этого человека. И я понимаю, мой хороший, что он был единственным близким. Я правда понимаю. Мне жаль, что он пошёл не по тому пути, оказался не тем, кто мог бы и дальше быть рядом. И... я просто должна тебе сказать, что... сейчас тебе не нужно бояться. Не думай, что ты остался один.
Это попало настолько точно, что губы задрожали и поток слёз буквально хлынул из глаз. Прокопенко тоже не смогла спокойно на это смотреть, глаза её увлажнились, а кончик носа порозовел.
— Ох... в общем, Серёженька, ты теперь не один, знай это. У тебя есть Игорь, у тебя есть я, да даже Дима и Юля. Мы не бросим и не откажемся от тебя. Игорь не особо умеет такие вещи говорить, хотя я знаю, что он чувствует то же самое. Так что мы теперь уже... если захочешь, твоя семья...
Потом было неважно, что сердечный монитор предательски распищался, что прибежали медсёстры и принялись ругаться, что выгнали всех из палаты и вкололи успокоительное. Всё это было уже совершенно неважно. Самое главное уже прозвучало. Он больше не будет один.
Конец эпизода
