Из палаты, если ее вообще можно таковой назвать, Гром вышел в полном раздрае. Санитар заглянул на всякий случай внутрь убедиться, что пациент действительно жив и цел. Он уже хотел было выдохнуть с облегчением, но тут же напоролся на суровый и даже немного страшный взгляд майора.
— Кто его лечащий врач? — низким, угрожающим голосом спросил он.
— Северная Светлана Павловна, — отрапортовал санитар.
— Она сегодня здесь?
— Да нет… ушла уже…
— Когда будет?
— Да я не знаю, вы в регистратуре спросите, я-то че? — Разговаривать с таким недобро настроенным полицейским вовсе не хотелось. Быстрее бы он уже свалил отсюда.
— Ладно, разберемся, — Гром развернулся, но потом снова резко повернулся к санитару, заставив того немного отшатнуться от неожиданности. — Передай всем, что если с ним плохо будут обращаться, я всю эту богадельню на уши поставлю.
В ответ он получил хмурый взгляд исподлобья. Не дожидаясь каких-либо комментариев, Гром поспешил вниз по лестнице, прямиком к регистратуре. Значит Рубинштейн совершенно утратил интерес к Разумовскому. Упек его в какую-то конуру и скинул на другого врача. И что-то, судя по состоянию пациента, лечением они тоже особо не утруждаются. Он выглядит в разы хуже, чем сразу после реанимации.
В окошечке регистратуры его встретило лицо только одного регистратора, вторая, очевидно, отправилась обедать. Игорь наклонился, сложив руки на стойку, и заглянул в окошечко.
— Разумовского кто наблюдает? — он решил перепроверить для начала.
— Какого Разумовского? — чуть растягивая слова переспросила женщина, даже не взглянув на него.
— У вас их много? Сергея Разумовского, с верхнего этажа. Только же сами по нему информацию мне давали.
— Ну так бы и сказали сразу, — регистратор со вздохом закатила глаза. — Северная его наблюдает. Светлана Павловна.
— Когда на рабочем месте будет? — пальцы раздраженно стучали по узкой столешнице. Неужели нельзя нормально на вопрос ответить?
— Выходные у нее, через два дня выйдет.
— Часы приема?
Женщина порылась в журнале, по линейке нашла какие-то заметки, с важным видом закрыла потрёпанную книгу и нехотя уведомила, что с десяти утра до тринадцати часов.
***
У него было, вроде бы, предостаточно времени, чтобы всё обдумать, но при этом решение всё равно не находилось. Сколько бы он не стучал себе по мозгам излюбленной мантрой «думай, думай, думай», а придумать ничего не получалось.
Одно он знал точно: как есть оставлять нельзя. Не место ему там, да и сам по себе Сергей не заслужил такой жуткой жизни. Игорь испытывал жгучую ненависть к Волкову, к Хольту… к Чумному Доктору, разумеется, но… вот этот парень-программист с наивной верой в добро и справедливость… почему он-то больше всех расплачивается? Жизнь поразительно сильно ненавидела его с самого детства. Оставлять его там доживать… да даже в собачьем приюте условия гуманнее!
По итогу, два дня просто пролетели в этих душевных метаниях. Пока он точно знал, что нужно поговорить с этой Северной. А дальше по обстоятельствам. Игорю всегда лучше давались спонтанные решения, чем заготовленный план.
***
Хмарое утреннее небо поливало улицы плотной стеной дождя. Судя по огромным пузырям на лужах, он зарядил надолго. Гром поежился и пошел соорудить себе подобие завтрака: в холодильнике нашлось четыре яйца и полбулки хлеба. Вообще, с отпускных можно было бы и в магазин сходить… А то Юля уехала, и холодильник снова стало лень чем-то заполнять.
Квартира мгновенно пропиталась сыростью и прохладой, рубаха так и не высохла со вчерашнего дня. Придется футболку надеть. И ускориться, кстати, потому что он хотел заглянуть к Разумовскому до появления его лечащего врача.
***
До места мужчина добрался промокшим, злым и раздраженным. Он продрог до самых костей, а около воды его и вовсе начало потряхивать от острых клыков ветра, которыми он впивался в лицо, руки и вымокшие штанины, а потом трепал так, будто пытался утащить за собой.
В холле Игорь принялся стряхивать с себя воду, напоминая огромную бродячую собаку. Вахтер на него неодобрительно покосился. А в регистратуре сегодня работала другая смена, опять пришлось ксивой в лицо тыкать, чтобы пустили.
Сегодня вся клиника внутри будто притихла, погружаясь в некое подобие уюта. Такой может быть только в больницах: когда снаружи плещется непогода, а внутри становится тише, свет, будто бы мягче, и сама атмосфера спокойнее. Извращенное, конечно, чувство уюта.
В этот раз его сопровождал тот же санитар, как выяснилось, звали его Антон. Обошлось без предисловий, по негласной договоренности, Антон остался за дверьми, пропустив майора в палату.
Если пару дней назад в маленьком помещении стояла духота из-за жары на улице, то сейчас здесь царил настоящий холод. У Игоря волосы встали на руках, и вообще он весь покрылся гусиной кожей. Но скоро всё это отошло на второй план.
На кровати, снова пристегнутый к ней, по-прежнему лежал рыжий парень. Одеяло ему так и не дали, конечно, поэтому кожа выглядела еще бледнее, мелкие сосуды выделились почти фиолетовой сеткой, даже ногти на ногах и руках приняли синюшный оттенок, навевая не самые приятные сравнения. На секунду у Грома сердце ухнуло в пятки, но потом он разглядел слабое движение груди. Дышит.
Игорь двинулся ближе, но Сергей никак не отреагировал. Странно, в прошлый раз он вздрагивал от любого шороха.
— Сергей? Спишь? — осторожно спросил мужчина и подошел к кровати. Рядом с ней стояла стойка с капельницей, а сгиб локтя парня был перебинтован, значит недавно чем-то прокапали.
— Ммм, — парень слабо качнул головой и тихо застонал. Губы совсем побелели, а лицо и вовсе приобрело зеленоватый оттенок.
— Эй, тебе плохо? — растерянно спросил Игорь. В таком состоянии он Разумовского еще не видел. Он осторожно опустился на край кровати, рядом с пристегнутым запястьем. Уже привычным жестом Игорь легонько сжал костлявое плечо. — Ты меня слышишь?
— И… горь… — хрипло выдавил Сергей, сглотнув вязкую слюну. Веки слабо трепыхнулись и приоткрылись. Стоило ему признать мужчину рядом, как краешек нижнего века наполнился влагой, скатываясь по темно-рыжим ресницам, склеивая их в маленькие, мокрые треугольники.
— Да, я здесь, — мужчина попытался изобразить улыбку, но получилось какое-то нервное движение губами. — Тебе плохо? Что болит?
— Г….лва… — губы едва слушались. Иногда глаза закатывались и ему приходилось заново бороться с собственными веками, чтобы суметь их открыть. — …шнит…
— Что? — Гром наклонился чуть ниже, потом догадался: — Тошнит?
— Мхм, — брови сошлись на переносице, слезы покатились по щекам, и он снова тяжело сглотнул.
Игорь понял, что тошнота явно подступает к самому горлу, и в таком положении он рискует захлебнуться. Пришлось быстро отстегнуть ремни на руках, после чего Гром осторожно просунул руку ему под плечо и помог перекатиться на бок. Разумовский застонал, свесившись к краю кровати, тело скрутил спазм и его вырвало на пол. Худое, изможденное тело сотрясалось, пытаясь извергнуть из пустого желудка хоть что-то, кроме воды и желчи. После нескольких болезненных приступов тело обмякло. Он тяжело дышал, словно пробежал марафон.
— Всё-всё, сейчас отпустит, — Игорь дрожащей рукой погладил рыжие волосы. Он снова осторожно обхватил его за плечи и немного сдвинул с края кровати, чтобы он не свалился. — Я сейчас…
Гром поднялся, чтобы выйти из палаты, но за край куртки зацепились слабые пальцы.
— Ос…нься… п… жалста… — слова едва ли можно было разобрать.
— Я здесь, я пока не ухожу, хорошо? — мужчина метнулся к двери и обратился к Антону: — Ему хреново от вашей капельницы, срочно сюда тазик с водой и чистое полотенце, горячий чай и одеяло, а еще тащи тряпку и ведро, надо убрать.
— Майор, ты чего раскомандовался? Тут врач назначения делает и… — заупрямился санитар.
— Тебе назначение врача нужно, чтобы блевотину с пола вытереть или что, я не понял?!
— Сейчас уберем, остальное не положено, — он отвел взгляд и упрямо поджал губы.
— Блядь, полотенце с водой мне принеси! И стакан питьевой воды хотя бы! Он если сейчас откинется, я тебя как соучастника в предумышленном убийстве по сговору пущу, — угрожающе наступил на него майор.
Антон переменился в лице, но решил больше с полицейским не спорить. Игорь проводил его спину взглядом и нырнул обратно в палату.
Конец эпизода
