За все свое существование маленький Плецк наверняка видывал казни и убийства. В конце концов, любой город в своей истории так или иначе проходил тяжелое время, когда землю его могла окропить кровь не единожды за день. Вот только даже если такое случалось, то, наверное, было это больше полувека назад. Маленький Плецк никогда не сотрясали ужасные новости. Тихая и размеренная городская, даже немного деревенская, жизнь нарушалась разве что перебранками мужа с женой на улицах да криками непослушного ребенка, которого мать отходила ремнем за пакости. За пять лет жизни в этой глуши Дима не слышал об убийствах — ни в этом самом городке, ни в соседних.
И хотя очень хотелось верить, что так будет всегда, будучи следаком до мозга костей, он знал, что однажды убийство произойдет. В Москве, кипящем страстями и низменными желаниями городе, это было, если так можно сказать, довольно частое явление — больше четырехсот дел в год. Его начальник всегда шутил, что в Москве ежедневно убивают полтора землекопа, вот только шутки эти были смешными ровно до момента, когда убивали пятерых за раз.
Дима давно забыл, что такое страх. Слово «труп» отдавалось болью раньше, когда он был молодым и неопытным. Тогда услышать это или даже увидеть казалось очень страшным; храбрился он и считал себя невпечатлительным ровно до первого увиденного лично ножевого. Потом, конечно, прошел обряд посвящения — блевал дальше, чем видел, не ел пару деньков и дрожал еще добрых три месяца, когда ехал на вызов.
Стоящий напротив него сейчас Джал был точь-в-точь он сам лет десять назад. Точь-в-точь как все, кто только начинал работать в полиции. Вот только они-то начинали в крупном городе, мегаполисе с миллионами людей, где убийства, увы, стали обыденной частью чьей-то жизни. Джал же жил и работал в маленьком городке, где население едва перевалило за две с половиной тысячи.
Дима вслушивался в всхлипы девушки на том конце, и внутри все было спокойно. Он знал, что делать, как знал и что люди вокруг него за свою карьеру, наверное, едва ли сталкивались с таким. Ему надо было брать все в свои руки. В конце концов, он был капитаном.
— Берите ключи и выезжаем, — приказал он, прислонив к динамику ладонь. — Она на лесной тропе.
— А что случилось-то? — один из патрульных, Игорь, почесал задумчиво затылок и подозрительно уставился на Диму своим единственным глазом. — Я надеюсь, это не то, о чем…
Договорить он, впрочем, не успел. Витя, все это время сидевший тихонько в своем углу, подскочил, как ошпаренный, и со странным блеском в глазах повернулся к Игорю. Его крепко сжатые кулаки так и не расслабились — напротив, он, кажется, сжал их еще сильнее. Некогда белое лицо побагровело, и странным ледяным голосом он выдал:
— Именно то и произошло.
Дима к тому моменту уже вылетел из кабинета вместе с выхваченным из рук коллеги пальто и дребезжащими старыми ключами. Он не слышал слов Вити и не видел его состояние, зато увидели все остальные. Мурашки пробежали по их телам — все молчали, в тишине комнаты было слышно лишь завывающий ветер и тяжелое дыхание задумавшихся людей. В остывающем кабинете остались безмолвные, ничего не понимающие люди, бедный Джал, до сих пор дрожащий и, кажется, близкий к тому, чтобы заплакать, и вышедший из себя без видимой причины Витя.
И пока безмолвная компания глупо смотрела друг на друга, не веря в услышанное, Дима уже давил на газ проржавевшего Вазика. Тихие всхлипы продолжали раздаваться из динамика телефона, который Дима положил на приборную панель. Стекла залепило снегом, дворники не справлялись с толстым слоем, и Дима, чертыхаясь, ударил по тормозам. Старые колодки неприятно лязгнули, ржавое корыто резко мотануло вперед, а затем оно полностью остановилось.
— Пожалуйста, дождитесь меня, я скоро буду, — громко сказал он, чтобы девушка на том конце услышала, и выпрыгнул из машины, стараясь очистить стекло.
Ледяной ветер бил в лицо, пальцы тут же замерзли, стоило окунуть их в снег, но Дима едва ли обращал внимание. Он скинул сугроб сначала с одной стороны, затем с другой, и, когда уже прыгнул обратно в прокуренный салон и собирался захлопнуть дверь, увидел свет фар в боковом зеркале. Кто-то из команды, наконец, смог взять себя в руки и тоже ехал с ним. Ветер не давал рассмотреть, кто же это, — глаза ужасно слезились, к тому же холод уже начал пробираться под одежду. Две куртки, надетые друг на друга, не спасали.
Дима резко развернулся, закрыл дверь и крутанул руль. Неважно, кто это был, куда важнее, что они нашли в себе силы поехать с ним.
От участка до леса ехать было минут десять, но Дима летел так, что, кажется, уложился в минут пять, если не меньше. Все это время пальцы на руле мягко сжимались, лишь немного выдавая его нервозность. Самое страшное сейчас было вовсе не убийство — куда страшнее была вероятность, что он знает убитого. Или убитую. Девушка в трубке ведь так ничего и не смогла объяснить. Одного только горячего дыхания было недостаточно, чтобы согреть салон, — напротив, казалось, что становится только холоднее.
— Это смерть с нами на пассажирском, — пошутил когда-то давно кто-то из старой команды. — Преступник, может, и не возвращается на место убийства. Зато я бы точно глянул на свои труды еще разок! Реакция на них ведь интересная!
Тогда никто не смеялся. Сейчас Дима тоже не смеется. Он резко поворачивает, машину немного заносит — он едва вписывается в поворот! — и колеса опасно проскальзывают. Наверное, будь кто в салоне, точно бы его отчитал. Но в салоне никого нет, поэтому Дима поддает газу еще больше и бешено мчится вперед. Слева проглядывается уходящая в глубь леса тропинка.
— Я на месте, — он поднес телефон к уху, вслушиваясь в дыхание девушки. Изо рта его при этих словах вырвалось облачко пара. — Дайте мне пару минут. Можете описать, что вы видите?
— Я… — жалобно провыла девушка. — Здесь деревья… Много… И дуб… Кажется, дуб… Без веток почти… — она вдруг закашлялась, да так сильно, что, стоило ей опять заговорить, голос ее практически охрип: — Она под дубом этим.
Дима побежал к тропинке, то и дело проваливаясь в глубокие сугробы по самые колени. Надо было бы проехать чуть дальше, но возвращаться уже было поздно. Дима быстро-быстро перебирал ногами, стараясь удержать равновесие и не рухнуть лицом в ледяной снег. Телефон предусмотрительно сунул в карман — и так понял, куда ему. Он знал, что это за дуб — старое растрескавшееся дерево, ветки которого постоянно опадали на тропинку и преграждали путь. Огромный ствол так странно всегда смотрелся среди тонких березок, лип и елей, что молва об этом дубе среди пожилого поколения дурная ходила. Дима и сам этот дуб видел раз-другой, но ужасного в нем ничего не нашел.
Пока он лез через сугробы, сзади на бешеной скорости пронеслась машина. Оглянувшись было посмотреть, кто проехал, он не успел ее разглядеть — слишком быстро и далеко, слезившиеся от ветра глаза открывались совсем плохо. Очки и вовсе остались в машине.
Дима упорно двинулся вперед. Прошло, может быть, минут десять, когда он смог выбраться на тропу. Промокшие насквозь штаны постепенно замерзали, вместе с ними замерзали и ноги. Он не обращал внимания, лишь бежал вперед.
Впереди показался дуб. Прямо за ним, словно выглядывая, лежало черное бесформенное тело. До ушей Димы донеслись всхлипы. Он пробежал еще немного — прямо напротив дуба, в сугробе, сидела девушка. Стеклянные глаза уставились на тело, она не моргала и не двигалась. Телефон так и был прижат к уху.
— Эй, эй! — окликнул ее Дима, но девушка даже не шевельнулась. Он сделал еще шаг к ней, собираясь сесть напротив, когда вдруг пораженно замер.
В груди защемило.
Он знал эту девушку. Видел пару раз на фотографии, когда в участке они, смеясь, просили Марью Ивановну показать им, какой она была в молодости. Она тогда достала из своего порванного почти во всех местах кошелька маленькую-маленькую пленочную фотографию. И с той фотографии на него смотрела красивая брюнетка с карими глазами.
Точь-в-точь та же, кто сейчас замерзшая сидела в сугробе.
Дима постарался взять себя в руки. Неважно, кто это, ее нужно увести отсюда, а потом уже разбираться с телом. Завороженный знакомым лицом, он рухнул перед ней на колени, так и не посмотрев назад, на труп. В душе он лишь надеялся, что в той машине, пронесшейся мимо, был кто-то из участка. И что вот-вот он тоже будет здесь.
Дима опустился на колени перед девушкой. Своим телом он загородил ей обзор на труп, не давая и дальше рассматривать его.
— Эй, посмотрите на меня, — приказал он, прозвучало слишком холодно. Он прокашлялся и попробовал снова: — Пожалуйста, посмотрите на меня.
Девушка моргнула, но глаза ее так и были уставлены поверх Диминого плеча.
— Вам нужно встать, вы ведь замерзли? Все в порядке, я здесь, я помогу вам.
Она не шевелилась. Ее левая рука все еще прижимала телефон к уху.
— Могу я?.. — начал было Дима. Он протянул руку, чтобы вытащить телефон из ее руки. Его замерзшие пальцы коснулись такой же замерзшей ладони. Осторожно, стараясь не задеть ее лишний раз, он вытащил телефон из заледеневших женских пальцев. Экран не горел — батарея разрядилась. — Вот так, так будет лучше.
Дима машинально сунул телефон в карман. В месте соприкосновения их пальцев кожа теперь горела огнем. Окоченевшие руки не слушались его, но он упрямо принялся расстегивать пуговицы куртки. Впавшая в прострацию девушка перед ним просидела в этом сугробе уже с полчаса точно, ледяной ветер растрепал каштановые волосы по лицу, задувал в уши и под воротник.
— Так будет лучше, — повторил Дима, стягивая с себя куртку. Теперь ледяной ветер бил уже его, но он не обращал внимания. Он накинул ее на плечи девушки. — Скорая скоро будет, теперь все будет хорошо. Я здесь, я с вами.
Будет ли скорая? Он совсем забыл позвонить туда. Надежда оставалась лишь на то, что кто-то в участке додумался. Но даже если так — как они их найдут? Он совершенно этого не знал.
За прошедшие годы он, кажется, потерял сноровку. Ведь разве он бы допустил такую ошибку в Москве?..
Дима продолжал говорить с замерзшей девушкой. В конце концов, она все же перевела на него взгляд. Они всматривались друг в друга пару минут — дрожащие, шмыгающие носом и, кажется, отморозившие себе все, что только можно.
А потом по лицу девушки опять потекли слезы. Одна за одной, они скатывались из красивых карих глаз, бежали по веснушчатым щекам и падали на ее пальто. Она вновь плакала, отойдя от шока, и у Димы где-то внутри отлегло. Она прижалась к нему, ее плечи сотрясались в рыданиях, она бубнила что-то ему в куртку, но он едва ли мог разобрать слова. Осталось дождаться подмоги.
Дима как раз потянулся было к телефону, когда сбоку захрустел снег — кто-то приближался. Через пару десятков секунд на поляну тропинки показался запыхавшийся Олег. Тяжело раскрасневшийся мужчина приближался к ним и, наконец, остановился прямо напротив.
— Скорая уже здесь, они идут, — сказал он прежде, чем Дима успел что-то сказать. — Игорь и Адилет тоже едут сюда, я сказал им взять еще теплые куртки.
Дима кивнул. Олег аккуратно присел рядом и жестом предложил сменить Диму. Тонкие губы на слегка расплывшемся лице едва заметно изогнулись, когда колени коснулись снега. Дима уже было собирался отказаться — мол, не хочу тревожить её, пусть так и остаётся, — но в итоге всё же осторожно отстранил заплаканную девушку. Ему надо было осмотреть место преступления, делегировать это Олегу не шибко хотелось — бывалого военного, может, и не вывернет от вида, но улики он затоптать может.
— Мой друг позаботится о вас, — голос Димы сипел. Отстранившаяся от плеча девушка непонимающе посмотрела на него, но ничего не ответила. — Всё будет хорошо.
Олег аккуратно передвинулся и тоже принялся успокаивать заплаканную девушку.
Дима, между тем, постарался встать. Окоченевшие ноги не слушались, боль от напряжения прошла по всему телу, но он, как и всегда, старался не обращать внимания. С трудом поднявшись на обе ноги, он тряхнул плечами, словно сбрасывая несуществующий снег. Холод пронизывал до костей, Дима только сейчас осознал, что без второй куртки ветер продул его практически насквозь. Дрожь поднималась от коленей, мурашки бежали по спине. Он сделал шаг вперёд.
Тело в чёрных одеждах так и лежало за дубом. Дима сделал пару шагов вперёд. В голове вдруг стало пусто.
То, что он принял за тело, было лишь его частью. Вокруг всего огромного ствола кто-то полукругом выложил отрубленные от туловища руки, ноги и… голову.
Туловище лежало в самом начале, накинутое на него чёрное пальто, издалека не давало увидеть, что тело разрублено. Дима сглотнул. Пальто было ему знакомо. Он старался гнать от себя дурные мысли — он никогда не надеялся, и всё же сейчас хотелось верить. В городе ведь две тысячи человек, может, у кого-то похожее есть?
Он сделал ещё шаг, и из-за ствола показалась окровавленная голова. Прямо на вершине сугроба, обложенная со всех сторон ветками, она, словно бережно установленная кукла, смотрела пустыми глазницами прямо на Диму. Черные волосы аккуратно лежали по бокам, причесанные и уложенные.
Колени ослабли. Дима, давно забывший, что такое страх и всепоглощающий ужас, закачался и чуть не потерял равновесие.
— У меня плохое предчувствие, — всплыл в его памяти голос Вити. — Плохое предчувствие.
Отрубленная голова прямо напротив принадлежала человеку, которого Дима очень хорошо знал. Человеку с доброй улыбкой и тихим приятным смехом. Человеку, который с добротой относился ко всем Диминым коллегам и ему самому. Человеку, который любил своего мужа больше жизни и который был готов пожертвовать всем ради любви.
Некогда живая, а теперь порубленная на куски.
Виктория Лакушкина. Витина жена.
Конец эпизода
