Игорь стремительно направлялся в ординаторскую. Конечно она находилась где-то в аппендиксе четвертного этажа, поэтому пришлось в несколько длинных шагов, преодолевая сразу несколько ступенек, взбежать по лестнице. Если повезет, то хотя бы дежурного врача застанет. Но кто-то должен ему ответить, что за хрень творится с этим парнем. Признаться, встреча в палате произвела на него, возможно, даже более сильное впечатление, чем сам момент ДТП.
Травматология полнилась какими-то тихими, призрачными шумами, эхом голосов, порой вскриков, где-то надрывно плакал ребёнок, но всё это было где- то за закрытыми отсеками коридоров, дверьми палат и кабинетов, из-за чего ощущалось как слуховая галлюцинация. Как же люто Игорь ненавидел больницы. Более унылого место не сыскать. Он бы предпочел провести ночь в обезьяннике, чем на больничной койке.
Удивительно, но чем выше он поднимался, тем чище и спокойнее была атмосфера, будто отремонтировали верх здания, где были операционные, кабинеты администрации и, конечно, VIP-палаты. Впрочем, ничего нового.
Игорь постучал в дверь с надписью «Ординаторская» и тут же заглянул. На него повернулось несколько голов, на лицах у них читалось настолько явственное неудовольствие, будто в кабинет заглянул огромный микроб, с которого стекают зловонные ошметки слизи.
— Здрасьте, можно? — Гром оглядел присутствующих взглядом. Женщина с пышными, желтоватыми волосами ела какую-то завитушку с маком и запивала кофе; мужчина рядом распаковывал конфеты из огромной подарочной корзины; кто-то дремал на диване, оперевшись на руку; остальные сидели за
компьютерами или изучали бумаги.
— Вы к кому? По какому вопросу? — высокая, сухощавая женщина, которая ближе всего сидела ко входу, глянула на него поверх очков.
— Мне нужно переговорить с лечащим врачом Разумовского Сергея Викторовича, поступил сегодня к вам, в 23 палате находится.
— Анатольич, твой? — она обратилась к какому-то грузному, седому дядьке, имеющему габариты шкафа.
Тот шумно вздохнул и нехотя пробубнил, не отрываясь от монитора:
— Завтра в приемные часы приходите.
— Я здесь и вы здесь, мне нужно задать пару вопросов, уделите пять минут, — теряя показное дружелюбие обратился к нему Игорь.
— Мужчина, выйдите! — Громко и требовательно приказала женщина с маковой завитушкой. — Есть приемные часы, тогда и обращайтесь. Что непонятного?
— Так, понятно… — раздраженно выдохнул себе под нос Игорь, поправил нервным жестом куртку, повел плечами и зашел в кабинет, раскрывая ксиву. — Капитан полиции главного управлении МВД России по Санкт-Петербургу и Ленинградской области, Игорь Константинович Гром. Мы сейчас пять минут общаемся по Разумовскому, или через неделю приезжаем сюда со следственным комитетом и выясняем с главным врачом, как распределяются бюджетные средства по этажам этого заведения, и почему ниже третьего этажа они заканчиваются вместе с административными кабинетами.
На мгновение в кабинете повисла гнетущая тишина. «Анатольич» с раздраженным кряхтением поднялся из-за стола и, сверля наглеца взглядом, устремился к нему.
— А у нас всё в порядке, мы за каждую копейку отчитываемся, так что не надо тут!.. — Встряла на всякий случай сухая, агрессивного вида врач.
— Ага, охотно верю, — криво ухмыльнувшись бросил Гром и вышел, ожидая лечащего врача за дверью. Тот вышел и сложил руки на груди, выжидающе глядя на мужчину. На бейджике у него значилось: Кондратьев Евгений Анатольевич.
— Евгений Анатольевич, мне нужно знать, что случилось с Разумовским… в смысле, что с ним случилось я знаю, я имею в виду… почему он… такой?
— Что значит «такой»? — с раздражающим осуждением воззрился на него хирург.
— Ну… он как будто не видит и…
— Не «как будто», а точно не видит, — тут же перебил он. Игорь от этой информации опешил, но решил задать сразу следующий вопрос.
— Он… странно себя ведет… В смысле, мы с ним две минуты разговариваем, а потом он опять по новой, как заевшая пластинка. Это он типа… ну, всегда такой был или после аварии?..
— То, о чем вы говорите, называется антероградная амнезия, — с важным подкашливанием и неким снисхождением начал Евгений Анатольевич. — Это значит, что у него наблюдаются нарушения кратковременной памяти. Такое расстройство может возникнуть на фоне черепно-мозговой травмы. У Разумовского ушиб мозга, оскольчатый перелом проксимального отдела плечевой кости со смещением отломков, множественные гематомы, ссадины.
— А вот эта… ретроградная…
— Антероградная.
— Да-да, короче, вот эти проблемы с памятью… Он теперь навсегда такой? — У Игоря руки похолодели при мысли, что этот молодой парень навечно станет как сломанная кукла, у которой заел речевой модуль.
— Ну, будем надеяться, что нет. Такая картина может наблюдаться от нескольких часов до нескольких недель. У вас всё?
— А… Так. То есть к нему вернется память, и его выпишут?
— Ему нужна операция, чтобы собрать плечо, планируем выполнить остеосинтез, — увидев озадаченный взгляд Грома, врач нехотя пояснил: — Выполним репозицию осколков при помощи металлической конструкции. Еще вопросы? У меня рабочий день закончился двадцать минут назад, Константин Игоревич.
— Игорь Константинович.
— Да как угодно.
— А когда эта операция будет?
— Сложно сказать. Он в очереди пока. Надо дождаться поступления пластины, потом пока его очередь подойдет.
— И долго это?..
— Думаю, не меньше месяца.
Игорь присвистнул.
— А раньше никак?
— А как? Только на платной основе, стоимость около пятидесяти тысяч рублей. Ждём пока, когда он придёт полностью в сознание, поговорим с ним. А теперь всего доброго. Все вопросы в рабочее время. На этом Кондратьев развернулся и безапелляционно закрыл за собой дверь.
***
Всё ощущалось нереальным. Как будто затяжной сон. Более менее осознать себя получилось только глубокой ночью. До этого он ненадолго «включился», с удивлением отмечая на фоне голос Андрея Малахова. Постепенно дошло, что это телевизор. Так же нехотя пришли воспоминания о том, что он в больнице. Кажется, ему говорили что-то про руку, операцию, деньги, пластины и что-то ещё, что смешалось в тошнотворную кучу. Было ощущение, что что-то не так с памятью. Он совершенно не помнил весь прошедший день. И это пугало не меньше внезапной слепоты. Мысль о том, что незрячим он может остаться на всю жизнь скручивалась в желудке липким комом, хотя врач утверждал, что зрительный нерв в порядке, и слепота носит скорее психосоматический характер. Разумовскому казалось, что звучит это как-то антинаучно, но… Черт его знает. Хорошо, если так. А вот с памятью…
Так… Меня зовут Сергей. Фамилия Разумовский. Отчество Викторович. Дату рождения тоже помню. Институт и факультет помню. День недели… день недели не помню. И число… Надо… надо что-то для памяти попить… в рекламе что-то говорили… Мемория?.. Как-то так. Память очень нужна, иначе как я буду с данными работать?
Дурацкие, путанные мысли со скрипом проворачивались в ватном мозге. Он ощущал себя занемевшим, спрятанным в бетонную скорлупу. И даже сквозь этот панцирь просочилась мысль об Олеге. Первое жесткое воспоминание, которое больно кольнуло, было о том, что Олег ушел. После этого в сознании зияла чернота, на которую он налетал, словно на стену. Пробиться через неё хотелось неимоверно, будто кто-то щекочет мозг, и нет никакой возможности это прекратить.
Странное совпадение, но именно в этот момент сбоку раздался знакомый звонок его мобильника. Серёжа осторожно нащупал левой рукой треснувший экран, с третьего раза правильно провел по экрану, чтобы принять звонок.
— Наконец-то! Серый, ты как? — в трубке звучал искренне обеспокоенный голос, и это было по-детски приятно ощутить. Ему не всё равно. Хоть и ушел.
— Лучше… н бывает… — в голове это звучало более уверенно и четко, а вот язык ворочался куда хуже. По итогу фраза звучала как оксюморон.
— Я серьезно. Полдня пытаюсь дозвониться, как в ленте новость увидел. Насколько всё серьезно?
Очень хотелось сказать всё как есть, чтобы Олег приехал ради него и отказался от всей этой затеи. Но обида всё ещё шла впереди, больно сжимая за горло.
— Живой… разговариваю же… не парься, — пытался звучать отрешенно.
— Давай я денег отправлю, на лекарства там, или что нужно? — на фоне слышался шум железной дороги. Значит он уже в поезде. Теперь он уже не вернется. Иначе будет дезертиром.
— Не нужны мне… твои деньги! — злые фразы звучали медленно и невнятно, словно вместо языка во рту стояла кассета с зажеванной пленкой. — Оставь себе… я в порядке.
Он отнял телефон от уха и пытался попасть на кнопку отбоя. Быстро это сделать не получалось, и было слышно, как Волков продолжает что-то говорить на фоне.
Нет уж. Олег сделал свой выбор. Теперь Сергей не станет ничего от него принимать. Олег сбегает от него в другую страну, лишь бы не ощущать больше эту обузу, так зачем он будет виснуть на нём грузом ещё и издалека?
Маленькое, победоносное чувство гордости прервалось ощущением приближающегося к нему человека.
— Так, Разумовский? Укол, — объявил немного скучающий голос, судя по всему, принадлежавший медбрату.
— А… мне на живот? — Он попробовал пошевелиться, плохо представляя, как получится лечь на живот с гипсовой лангетой от самой шеи до пальцев?
— Ничего не надо, лежим, — так же ровно обрубил парень и совершенно неожиданно задрал край его футболки. Них живота дрогнул, когда по нему прошлась холодная, смоченная в спирте марля. На мгновение кончики пальцев обдало колким страхом, когда игла вошла в кожу живота. Но по ощущениям было не так плохо.
— Чт… что это?.. — выдохнул он.
— Гепарин, — бросил медбрат и шаги удалились.
Мог бы и объяснить что это… Потому что звучало, как имя древнегреческого философа… Типа Гепарин сын Демосфена…
На этой глупой мысли мозг решил его отключить.
Конец эпизода
