Мы встретились, когда наступил конец света. Она сидела на полу, привалившись к стене моей прихожей, и тяжело дышала. По её лицу струился пот, и он же пропитал её грязную одежду. Я сидел рядом, привалившись к противоположной стене, и миллионы чувств переплетались в единый клубок где-то под защитой моих ребер. Те, кто не смог умереть, ломились в дверь. И я понял, что это конец.
- Я рад, что мы встретились, - Сказал я. - И я тебя за это ненавижу.
Она истерично рассмеялась. А я молчал. Не знал, что еще можно сказать. Точнее, я хотел сказать столько всего, что терялся в вариантах. Я хотел разрыдаться навзрыд, вскочить на ноги и что нибудь сломать, придушить её, рассмеяться, стать счастливым, обнять её, открыть дверь, напиться, и, возможно, даже любить.
Пять минут назад я увидел из окна как она бежит по улице, а за ней бегут они. Я думал, что мне все равно, я видел это уже сотни раз, но открыл окно и закричал.
Месяц назад я остался один. Месяц я пытался смириться с тем, что надежды нет, но никак не получалось.
Первые дни мне было страшно. А потом стало скучно. А потом все, что делало меня мной, ушло, и мне стало никак.
Она не может перестать смеяться. А я решаю, что ничего не буду говорить. Решаю, что буду молчать, не скажу ни слова до самой смерти. Осталось потерпеть всего ничего. Дверь уже почти сломалась.
Но все же...
- Можешь меня погладить? - Говорю я и удивляюсь сам себе. Зачем я это сказал? Она удивляется тоже. Так удивляется, что перестает хохотать. Мои глаза закрываются, и весь мир затухает. Смысла молчать больше нет, и то, что должно быть сказано, следует отпустить. - Можешь сказать, что все будет хорошо? Пожалуйста.
Я слышу, как шуршит ткань её одежды, как она подползает ко мне поближе, чувствую исходящий от её тела жар и запах пота.
Я вылавливаю самую толстую ниточку из клубка. Это страх.
Мне невыносимо страшно.
Вторая ниточка - облегчение. Теперь кто-то есть рядом. Я не один.
Она поднимает руку и касается моих волос. Проводит по ним пальцами.
- Как же ты зарос...
Мы сидим на этих высоких табуретках за барной стойкой. Передо мной бокал джин-тоника, а перед ней - маргарита. Мягкий, приглушенный, теплый свет. Дубовая стойка. Скорбная тишина. Люди в зале молча пьют и смотрят куда-то внутрь себя.
На мне дорогой черный смокинг, а на ней - бежевое вечернее платье с открытой спиной. Она ослепительно красива.
Мы оба носим обручальные кольца, но не парные. Наши пары где-то в другом месте, доживают свои последние минуты в других компаниях.
Мы встретились случайно. И я рад, что мы встретились. И мне горько от этого.
Её тонкие пальцы в моих волосах. Я рассматриваю её зеленые глаза. Через две минуты в поверхность Земли врежется гигантский астероид. По подсчетам ученых, он прошьет планету насквозь и полетит дальше, а наш шарик разметает по космосу.
Я столько всего хочу ей сказать. Рассказать о том, как жил без неё. О своей замечательной жене и детях. О работе. О друзьях. Обо всем, что сейчас совершенно не важно. Но у меня так мало времени, что я решаю ничего не говорить вовсе. Пусть за меня говорит мое молчание.
Я поднимаю бокал, и она поднимает свой. Мы чокаемся, по тишине разносится мелодичный звон стекла.
- Люблю тебя. - Говорю я и удивляюсь сам себе. Зачем я это сказал? Но от этих слов мне стало легко.
Она грустно улыбается и, нажав на кнопку пульта, переключает канал. Наш новенький телевизор едва слышно щелкает, и фильм про шпионов сменяется на новостную передачу. Изображение рябит. Диктор со смертельно мрачным лицом говорит про войну.
Черт с ним. Я смотрю в её зеленые глаза. Она молчит. Потому что не любит врать, и потому что знает, что я знаю.
Я знаю, что она меня не любит. Уже давно. Возможно, никогда не любила. Все эти годы я жадно за ней следил, впитывал её слова и движения, знаю о ней все, что мне нужно знать. И я знаю.
Мне больно. Но я рад, что она наконец нашла человека, из-за которого больше не хочет мириться с «приемлимым» мной. С комфортным и удобным, но пустым и никчемным мной. Я счастлив, что она будет счастлива. Мне страшно от того, что я остался один. Я чувствую себя преданным. Я чертовски злюсь. Почему она не могла мне сказать? Почему я должен был играть в шарады и доходить до всего сам? Почему она мне не доверяет? Почему так ко мне относится? Мне хочется сказать столько всего. Обвинять её, материть, оскорблять, плеваться желчью, выяснять отношения, но это не я. Это просто эмоции. Я поворачиваюсь к экрану.
Диктор говорит, что в воздух были запущены нейтронные боеголовки. Через минуту нас всех испарит.
Я снова поворачиваюсь к ней и смотрю в её глаза. В них - смирение и принятие. То же выражение, что я наблюдал годами, и которое сменилось на задорный блеск месяц назад. Я не знаю, что сказать, и поэтому решаю ничего не говорить вовсе. Я надеюсь, что все, что ей нужно знать, ей расскажут мои глаза, так что я смотрю на неё не мигая.
- Мне жаль. - Вдруг говорю я, и сам себе удивляюсь. Зачем я это сказал? Мои сожаления ничего не изменят. Я бы отдал все, что угодно, лишь бы сейчас она была с тем, кого любит.
- Тебе жаль?
Говорит она и подносит к своим губам тлеющую сигарету. Из её зеленых глаз течет кровь. Из моих тоже. Мы вот-вот умрем. Это новая болезнь, вирусная гемофилия, и мы ей больны. Красные ручейки струятся по её щекам. По моим тоже.
Это моя вина. Этот вирус - мое изобретение, я создал его в лаборатории, которая оказалась недостаточно герметична. Я не успел его закончить, не успел сократить длительность инкубационного периода, не позволявший использовать это оружие для ведения войны. Целый месяц.
За этот месяц болезнь успела разнестись по всему миру.
Еще час назад мы с ней не были знакомы. Час назад мы встретились в грязном переулке, куда оба пришли умирать. За этот час я успел ей исповедоваться. В её зеленых глазах - самая страшная ненависть из всех, что я видел.
Я не знаю, что сказать, поэтому решаю не говорить вовсе. Нет ни одного слова, которое мне следует сказать. Я не буду говорить о том, что ни о чем не жалею. Не буду говорить, что утечка была устроена мной намеренно. Не буду говорить о том, как зол на все, что вижу. О том, что злость копилась во мне десятилетиями и превратилась в желание разрушать, которому невозможно сопротивляться. Даже если бы я этого хотел.
- Да пошла ты к черту. - Говорю я и сам себе удивляюсь. Зачем я это сказал? В чем был смысл этой фразы? Зачем я вообще говорю?
Она поднимает руку и бьет меня по лицу.
- За что? - Удивленно спрашиваю я.
Пилот смотрит на нас с грустью и, махнув рукой, шагает в ничто с борта вертолета. Несколько часов назад где-то в Пакистане открылась межпространственная дыра, уже поглотившая всю землю. Мы были последними, кто успел сесть на эвакуационные вертолеты, но вскоре оказалось, что эвакуироваться больше некуда. До этого мы были коллегами, работали в офисе на одном из последних этажей Бурдж-Халифа. Казалось, что мы неплохо ладили.
- Да пошел ты к черту, вот почему! - Она звонко рассмеялась. Вертолет падал. - Всегда хотела это сделать!
- Почему?
- Ты жутко меня раздражаешь. Весь такой хороший и добрый, но у тебя по глазам видно, как часто ты злишься. Какой ты ядовитый. Хоть бы раз что-то сказал! Накричал бы. Повел себя как человек. Но нет, надо же делать вид, что ты лучше всех! Но знаешь что? Никто тебе не верил, потому что ты - как открытая книга. И поэтому ты никому не нравился. И я прекрасно видела, как ты на меня смотришь. Признавайся, сколько раз ты представлял меня голой? Сколько раз представлял всякие непотребства?
Я закрываю ладонями горящее лицо и не знаю, что сказать, поэтому решаю ничего не говорить вовсе. В этом нет никакого смысла.
Она все неправильно поняла. Я думал, что если ты молчишь, то никто не сможет неверно истолковать твои слова, но, как оказалось, я был неправ. Не знал, что даже молчание - это речь. Я пытался запретить себе чувствовать. Полагал, что если надеть на себя образ того, кем я хочу быть, то сущность заполнит эту рамку, и образ станет кожей. Как же я часто ошибаюсь.
Она неправильно поняла мои взгляды. Я и правда смотрел на неё чаще и дольше, чем на других, но я не буду говорить, почему. Через минуту мы провалимся в космос и все недоказанности исчезнут. Я не буду ничего говорить.
- Я хотел быть тебе другом. - Говорю я, и удивляюсь сам себе. Зачем я это сказал? Но я все же рад. Кажется, от этих слов что-то встало на свое место.
- Вот как?
Говорит она, помешивая кофе в бумажном стаканчике. Земля трясется, и я вижу, как ей страшно, но она, зачем то, пытается сохранить лицо. Из-за сдвигов тектонических плит земля начала раскалываться, а мы как раз сидим на Сан-Андреасе. По прогнозам, через минуту разлом откроется, и мы, вместе со всей Калифорнией, провалимся в бездну. Люди отсюда уже эвакуировались, но смысла в этом немного, лишь небольшая отсрочка, поэтому я решил остаться. Свой последний час я проводил в кофейне, где самостоятельно варил себе кофе и пытался обрести гармонию, но потом, пару минут назад, зашла она, и все мои труды пошли прахом. Я думал, она ушла. Я надеялся, что она ушла. Отчего-то продление её жизни даже на пару лишних дней не казалось мне чем-то бессмысленным.
- Ну да.
- Сам то в это веришь?
Мы не виделись несколько месяцев. Раньше мы были близки, но потом мне стало невыносимо видеть, что с другими людьми она общается так же тесно, как и со мной. Будто я не был для неё кем-то особенным. От этой боли я не мог не начать задавать себе неудобные вопросы. Мы были друзьями. Я хотел быть для неё другом. Но если я начинаю ревновать её к другим, не значит ли это, что меня несет куда-то дальше? И мне казалось это неправильным. Чуть ли не предательством. Но, заглянув в себя чуть поглубже, я понял, что никуда меня не несет. Все оказалось таким, каким и показалось на первый взгляд: я просто хотел быть особенным. И даже не важно, для кого. Она просто подвернулась под руку и позволила зацепиться. И это точно было предательством. Я не мог с ней так поступать. Поэтому и оборвал с ней все связи и исчез, не сказав ни слова.
- Не уверен. Почему ты здесь?
- Решила не бегать от неизбежного. А ты?
- Тоже.
- Вот как... А почему ты ушел? Мне было больно. И я скучала.
Я не знал, что мне сказать, поэтому решил не говорить вовсе. Вот-вот земля под нами разверзнется, и любые вопросы с ответами потеряют смысл. Я молча смотрел на свои руки.
- Ты опять убегаешь от ответа? - Спрашивает она. - Как обычно.
- В ответах нет ничего хорошего.
- Но все же ответь. Считай это моим последним желанием.
- Я начал в тебя влюбляться.
Она помолчала пару секунд, а потом сказала:
- Но ведь это неправда. Ты - как открытая книга. На чужом языке, конечно, и я плоховато его знаю, но все же могу понять, когда ты врешь.
Я буду молчать. Я ничего не скажу. Я не хочу этого говорить. А она не хочет этого слышать. Была бы у меня благородная причина, я бы сказал, но её нет. Поэтому...
- Ты не была для меня кем-то особенным. - Говорю я, и сам себе удивляюсь. Зачем? Почему я не могу держать свой поганый рот на замке? Как же ужасно это звучит...
Она смотрит на меня не мигая, а её большие, зеленые глаза наливаются влагой. И я чувствую, что мои тоже. Зачем я это сказал? Это была неправда. Я поддался сиюминутному желанию сделать ей больно. Её волосы метает в разные стороны порывистый ветер. Мы стоим на краю крыши высотки, ведь несколько часов назад в Марианской впадине что-то пробудилось, и от этого мир стал таким острым, что существовать в нем стало совершенно невозможно. Человечество начало стремительное самоуничтожение. Этому невозможно сопротивляться, поэтому я поднялся на крышу, где встретил её. Какое-то время назад я исчез из её жизни из-за мелкой обиды. Она не помогла, когда мне это было очень нужно. Почему? Потому что я ей об этом не сказал. Потому что мне настолько тяжело говорить о личном, что я предпочитаю не говорить вовсе. И потому что мне тяжело просить о помощи, ведь я взрослый и сильный мужчина. Но когда помощь мне все таки нужна, я начинаю на это намекать в уверенности, что правильный человек все поймет. Она не поняла.
Её нельзя было за это винить. Но я почувствовал себя еще более одиноким, чем обычно. И затаил обиду.
Она спросила, почему я перестал с ней общаться. Я ответил так, как ответил.
В следующую секунду она шагнула вниз. А я остался один.
Один в квартире, когда живые мертвецы наконец высадили дверь.
Один в баре, когда астероид разнес планету.
Один перед телевизором, когда ракеты упали за окном.
Один в грязной подворотне, когда из моего тела вытекла вся кровь.
Один упал в пространственную дыру.
Один был поглощен землей.
Один на краю крыши.
А потом я спустился обратно в свою квартиру, где стал смотреть из окна на то, как разрушается мир. Сначала мне было страшно, потом стало скучно, и, в конце концов, мне стало никак.
А потом я увидел, как она бежит по улице от тех, кто не смог умереть. Я думал, что мне все равно, ведь я видел это уже сотни раз, но открыл окно и закричал, а она рванула в мою сторону.
Так мы и встретились, когда наступил конец света.
Конец эпизода
